— Хорошо.

Прихватив у мистера Бергенса по куску едва прожаренной свинины, мы двинулись по краю пустоши, жуя жёсткое, но вкусное мясо. Импровизированный лагерь вскоре остался позади, и о нём напоминал лишь костёр, светлячком озаряющий маленький участок холма. Ноги утопали в густых колосьях, красные полевые цветочки мелькали среди них более тёмными пятнышками. На них грузно приземлялись какие-то неизвестные, большие жуки — то и дело они проносились над головой, жужжа как маленькие бомбардировщики. Тучи благосклонно расступились, и из-за них одним глазом выглянула луна, заинтересованно косясь на землю и обливая её голубым светом. Впереди что-то сияло, переливаясь белыми огоньками у самых колосьев.

— Смотри, Тим! — я указала пальцем на источник света и, едва не запнувшись о кочку, поскакала туда, то и дело заливаясь ребяческим смехом. Светлячки кинулись врассыпную, едва я ворвалась в центр их стайки. Они были крупные, необычные, и забавно прыгали в воздухе. Как мальчишка, гоняющий голубей, я закружилась, расставив руки в стороны, разгоняя эти маленькие лампочки. Звёзды над головой закружились в таком же дружном хороводе, и растревоженное воображение подсказало, что небо везде, вокруг; светлячки — это тоже звёзды, рассеивающие тьму ночного поля. Ветер свежим, влажным потоком забрался в лёгкие. «А-ах», — на вздохе вырвалось из груди. Голова закружилась, и пришлось остановиться. Прокрутившись пару раз по инерции, я заставила ноги твёрдо упираться в землю, а взгляд встретился с глазами Тима. Свет отражался в них искорками, причудливыми, игривыми, добрыми. Но в отличие от всего тела, голова не поняла, что мы уже перестали кружиться — и, как водится, пошла кругом. Мир завертелся, наклонился куда-то в сторону. Как будто почувствовав это, Тим протянул руки, и я послушно влетела в его объятья. Но сделала это чуть сильнее, чем предполагалось — и повалила его наземь. Наш синхронный вскрик слился с глухим стуком, с которым спина Тима встретилась с землёй. Наши лица оказались в сантиметре друг от друга. Несколько секунд взгляда глаза в глаза — и мы снова заливаемся смехом. Под животом чувствуется тепло его тела, такое приятное, родное; стук сердца ощущается под руками. Детский ненавязчивый смех идёт на убыль. Всё затихает — остаётся лишь наше дыхание. Его руки мягко легли мне на талию и чувственно, страстно, поползли вниз, к бёдрам. Я выпрямилась и внезапно обнаружила, что нахожусь прямо на нём, да и более того, сижу верхом, аки наездница, готовая к скачкам. От этого откровенного осознания стало неудобно, и проснувшийся внутренний голос начал бить кувалдой в стенки мозга: «Ау, тебе не кажется, что всё слишком далеко зашло?» Взгляд поднялся выше: вокруг нас обступили колосья, щекочущие руки и ноги; над ними — где-то вдалеке — пустошь поднималась на возвышение — там пылал костёр, на фоне которого мелькали человеческие фигурки. Ночь была слишком прекрасна, слишком темна, чтобы что-то прерывать. Особенно здесь, в полной тишине. Посреди далёкого поля… Взгляд вернулся к лицу Тима — тень от бровей и скул сделалась темнее обычного, и посреди неё понятно сверкнули тёмно-серые глаза. Сверкнули вопросом, которому синхронно вторил голос в моей голове: «Хочешь ли? Посмеешь ли?» Я раскрыла рот, отчаянно желая что-то сказать — но не зная, что следует говорить, когда чувства смешались и превратились в непонятный комок. В ответ на моё молчание Тим принял сидячее положение и обхватил меня за талию. «Сидите прям как Воробей с Анжеликой на ночном свидании во время путешествия к Странным Берегам», — зачем-то сообщил внутренний голос.