— Что встали? Вперёд. — Грубо бросил Джек. Отодвинув меня, он вприпрыжку, чуть ли не бегом — но в то же время очень скованно — замельтешил впереди. Я покачала головой и испустила тяжёлый вздох, отправляясь следом вместе с остальными матросами.

— Да-а, — философски протянул Гиббс над ухом. — С годами ничто не остаётся таким как прежде… Ни места, ни люди.

Отыскав более-менее сохранившуюся дорогу, мы с черепашьей скоростью шагали по деревенской улочке. Мимо проплывали оставленные повозки, развалившиеся торговые лавки, брошенные вещи и редкие дома. Всё это запустение вызывало неприятную дрожь по коже и веяло холодом: как будто в мире случился апокалипсис, и мы единственные, кто остались в живых. Страшно подумать: когда-то деревушка кипела жизнью, люди вели хозяйство, растили детей, женились, любили друг друга, а сейчас ничего этого нет. Что же могло случиться в таком мирном, спокойном местечке?

Ветер принёс откуда-то не издалёка звонкое «кукареку!». Я вздрогнула, взгляд заметался по округе в поисках источника. Если здесь есть петухи, значит есть и те, кто их кормит и разводит? Может, не все люди покинули деревню? Такая мысль, очевидно, посетила не только меня: Джек, предусмотрительно положив руку на эфес, остановился перед проулком. Там, за ним раскинулось большое поле, усеянное золотым океаном колосьев. У самого его края, иногда полностью утопая в злаках, горбатился человек, собирая урожай наперегонки с жужжащими шмелями и прочими насекомыми. Солнце заливало открытое пространство, и его чёрная тощая фигура заметно выделялась на фоне жёлтой нивы. Позади него раскинулась кибитка, около которой хлопотала пожилая женщина.

— Вот оно как, — Джек ухмыльнулся одной стороной губ. Я инстинктивно сделала шаг навстречу, но тяжёлая рука легла мне на плечо. Воробей покачал головой: — Не надо. Им ни к чему знать о нашем присутствии.

Я поджала губы и отступила. Мотив Джека стал понятен: в таком укромном поселении (где, вполне вероятно, эти люди остались последними), возникло бы слишком много вопросов о появлении новых людей. А если учитывать слова Гиббса о том, что здесь принято оставлять жилище умершего в покое, местные не будут рады, узнав, что мы явились пошарить в доме Розы Киджеры. После этой мысли до меня дошло, почему столько домов в запустении: значит, их хозяева ушли в мир иной. Со временем людей здесь почти не осталось, а те, чья душа ещё не покинула бренное тело, спустились ниже, к реке, где здания ещё выглядели пригодными для жизни.

На противоположную окраину деревни мы пришли в полном молчании. На отшибе, в обрамлении пожухлой травы, чернело пепелище. От того самого дома осталась лишь груда тёмных угольков, которые по прошествии пятнадцати лет едва ли можно было разглядеть на выжженной земле. Только одинокая половина стены с обугленной неровной вершиной торчала над ними и глядела в пустоту окном без стекла. В ковре из сухой травы стрекотали кузнечики, стрекозы проносились над головой, и их жизнерадостное жужжание казалось неправильным, потусторонним на фоне обугленного пепелища. А чуть дальше, ближе к лесу, жался крохотный косой сарайчик. Вокруг, вымазанные в земле и золе, валялись разлагающиеся вещи: какие-то тряпки, деревяшки; словом, остатки былой жизни. Я прикрыла глаза, воображая, каким это место было до пожара. Маленький, аккуратный домик утопал в зелени вьюнов; перед крыльцом, укрытом пышными цветами, раскинулись клумбы и грядки, а калитка всегда была раскрыта перед капитаном Джеком Воробьём. Навстречу ему, встречая из долгого плавания, бежала хорошенькая худенькая черноволосая мулатка в нынче моём платье. Она накидывалась на него с объятьями и поцелуями и любила его всей душой и телом.