Взгляд глаза в глаза затянулся. Только выражал совершенно разные чувства. Тим помрачнел, будто впервые понял то, что было очевидно уже не первый месяц, сгорбился, посуровел, а его глаза метнули страшные молнии, от которых захотелось сжаться в комочек, а ещё лучше — повернуть время вспять и не идти на эту чёртову прогулку.

— Я понял. Любить ублюдка интереснее.

В полном ступоре я смотрела, как он уходит. Уходит в темноту, в непонятную даль — не обернувшись, ни дрогнув, ни проронив ни слова. Я не могла сдвинуться с места, позволить себе дать слабину, пока он не исчез в мрачной туманной дымке, сгустившейся над полями. Стояла долго, молча, совершенно одна посреди пустынного пространства. Порыв холодного ветра пробрал до кости, встрепенул волосы. Откуда-то из деревушки прилетели отзвуки собачьего воя. Только тогда я ощутила, как трясутся колени и стучат зубы. С губ сорвалось дрожащее «А-а-а», я согнулась пополам и упёрлась руками в колени. Тело пробила предательская дрожь. Душа металась в безумных криках, не зная, что делать. Будто моё искреннее желание всё поставить на круги своя кто-то скомкал, швырнул в грязь и знатно потоптался на нём ногами. Всё стало ещё хуже: да, я всё рассказала, во всём призналась, чтобы Тим не питал напрасных надежд! А он? Что он решил? Почему так отреагировал? Почему не сказал положенного «Хорошо, останемся друзьями»?! Ответ этому был один, и его со вздохом шепнул на ухо внутренний голос: «Ты разбила ему сердце. Он любил тебя всей душой. А ты его послала.» Захотелось взвыть на луну. Нет, чёрт возьми! Это всё неправильно! Всё слишком сложно! «Предательница! Тебя любили, о тебе заботились всем сердцем! Ты всё отвергла и сделала вид, будто не принимала эту заботу всё время!» — второе «я» кричало на «я» первое, как босс, чей работник одним необдуманным действием завалил весь бизнес. В ответ ему разум подсказывал, что больше нельзя было притворяться. Что Тим сам виноват, сам отреагировал как ребёнок!

Я сорвалась с места. Куда глаза глядят — лишь бы прочь от этих мыслей. Ветер бил в лицо холодной плетью, лиловые колосья хлестали по одежде, сапоги путались в них, как в вязкой воде. Даже поймав волосами стайку каких-то букашек, я лишь махнула рукой и на бегу перепрыгнула через канаву. Полная луна разбавила лиловый сумрак, и туман засеребрился. Влажный воздух тяжело оседал в лёгких, как мокрый снег, отчего я задыхалась ещё сильнее — задыхалась от бега, от тяжёлого ветра, от удушливого желания пустить слезу. Темнота резала по глазам. Но внезапно в лицо ударил жар огня, разбавляя её яркими всполохами. Я затормозила, сапоги проехали по скользкой траве по инерции, и тело влетело в кого-то, стоявшего впереди. Над ухом громыхнуло возмущённое «Эй!», возвращая в реальность. Я отшатнулась. Взгляд забегал. Весь лагерь глядел на меня, устроившись вокруг костра. Сверчки стрекотали в траве, переплетаясь с чавканьем обедающих матросов, полукругом рассевшихся вокруг огня. Особенно чувствовался взгляд стоящего надо мной человека. Взгляд знакомый, который научилась чувствовать даже на расстоянии.