Где-то внизу гулко и мощно ударился о дно якорь. Нас дёрнуло вниз, в лицо взмыли вихри мокрого песка. Вокруг разверзлась чёрная бездна: на самом дне оказалось потусторонне тихо и уютно. Глубина успокаивала и расслабляла; выдавливала ощущение опасности, а вместо неё создавала странную эйфорию. Бульканье воды в ушах дезориентировало и всё больше подначивало сделать вдох.

На уровне рефлекса я нащупала на поясе кинжал. Внутренний голос доносился отдалённым эхом, напоминая, что даже у многих профессиональных ныряльщиков глубина сносила крышу, и они не замечали, как находили свою смерть на дне.

Рука дёрнула эфес. Джек лихорадочно попытался перехватить кинжал, однако я нырнула к верёвке, давая понять: я сама. Клинок слабо и жалко заскользил по тросу, привязанному к ноге Джека. Вкрадчивый страх пробежал по телу судорогой и жутким пониманием: не успею. В глазах мутнело, в груди мучительно жгло, холод и темнота мешали движениям, отчего пилить приходилось почти наугад, не чувствуя собственных движений. Канат треснул. Оставалось совсем немного — и канату, и мне. Наконец, последние волокна разошлись под лезвием кинжала. Распиленная верёвка стала плавно парить в воде; кинжал выскользнул из руки в темноту. Мы рванулись к поверхности.

Бледные просветы в огромной толще воды были слишком далеко, а силы на исходе, отчего я чувствовала себя беспомощной мухой, которая барахтается в кружке с водой. Вкладывая силы до предела, бешено работая руками и ногами, мне казалось, что я дёргаюсь на одном и том же месте, а поверхность не приближается. Внезапно наверху в воду рухнула тёмная фигура человека — и плавно пошла ко дну. В тускло подсвеченных фонарями волнах от него расходилось мутное тёмное облако крови. Я беззвучно поперхнулась, выплёвывая пузырьки драгоценного воздуха. Глаза расширилось от обжигающей соли — и я отчаяннее погребла вверх. Несколько бешеных рывков — и я стремительно вырвалась на поверхность. Истошный глоток кислорода — и рябь перед глазами отступила.

Стук сердца набатом расходился по телу, сотрясая каждую клеточку. На поверхности сделалось непривычно холодно. Неповоротливый силуэт «Августиниуса» отдалился, и я мысленно возблагодарила Бога за то, что волны отнесли нас на достаточное расстояние от него, а ночь оказалась настолько тёмной, что правдами-неправдами с борта им не удастся нас разглядеть. На смену безумной радости быстро нахлынула тревога: я заозиралась, суматошно молотя по воде в поисках Джека. Сердце с поразительной скоростью ушло в пятки — впрочем, всего лишь на несколько секунд, до того момента, как в считанных ярдах из-под воды вырвался тёмный силуэт, лихорадочно хватая воздух. С души свалился камень, и я погребла навстречу Джеку. Но в метре от него я в замешательстве замерла, подсознанием чувствуя, что что-то не так. Стоило приблизиться, и я забыла, как дышать, понимая, что именно меня смутило: в охапке Джека безвольно держался на поверхности ещё один человек — тот, кого сбросили с корабля, когда мы всплывали.