Тишина. Приятный полумрак. Надрывный скрип дерева. Я не уловила момент, когда пришла в себя. Веки смыкались, будто превратились в слитки тяжёлого металла. Ужасная сухость во рту заставила приподняться, с трудом разлепить губы, беспомощно глотнуть воздуха и завалиться обратно. Кровать под спиной скрипнула — не так как обычно. Непривычно. Измученный, затравленный взгляд пополз по знакомым стенам каюты, задержался на чёрном провале пробоины, опустился к столу и дверям.

Тяжёлый выдох. Веки сомкнулись. В воздухе до сих пор витал душащий запах гари — он будто впитался в эти стены, во все эти предметы. Но даже пострадавшую после боя капитанскую каюту я узнала сразу же — и бессмысленно прижала ладонь к переборке, словно это помогало прочувствовать, что я всё ещё здесь. Всё ещё на «Жемчужине».

Сквозь пробоину в стене виднелось тёмное вечернее небо, перекликающееся оттенками с пасмурным беспокойным серым морем. Нельзя было вечно хвататься за стены и койку капитанской каюты, чтобы сохранить хрупкое ощущение спокойствия. Чем яснее становилось осознание отсутствия чего-то важного, тем сильнее душу снедал беспощадный страх. Или же необходимость действовать?

Скрипнула дверь, и в каюту просунулась физиономия Гиббса.

— Мисс Оксана…

Я лишь звонко шмыгнула носом в ответ, прикрывая глаза и откидывая голову на подушку. Шаркнули половицы — Гиббс протиснулся в комнату и мялся на пороге, будто дожидался вопросов, не решался заговорить первым, ждал этого пресловутого «Что произошло?». Наконец, он не выдержал:

— Там… «Августиниус», а Джек… гхм… он хотел помочь Анжелике, и…

Глаза распахнулись до рези, таращась в борозды на потолке, а сердце отсчитывало напряжённые секунды, дожидаясь завершения фразы.

— Гиббс?

— А? Да. Джек… остался. Там.

Я прижала кулак ко рту и повернулась к стене лицом, сдерживая плач.

— Мы увели «Жемчужину» за соседний остров — чудом только улизнули у них из-под носа. А «Августиниус» встал у Исла-де-Розас. Знаете, какой там форт! — Гиббс шумно выдохнул и цыкнул: — Не подобраться.

Я рвано всхлипнула, содрогнулась всем телом. Всё закончилось. Силы, желание терпеть, способность бороться. Крик рвал глотку — но я не могла дать ему волю. Я не могла залить слезами подушку, которая ещё помнила тепло Джека. Гиббс ушёл так же без спроса, как и появился. Дверь хлопнула. Я перевернулась на спину сжала в кулаках ткань простыни и взвыла в потолок. Но это было никчёмно, ненужно, бесполезно.

Я резко подорвалась и спустила ноги с кровати. Сапоги стукнулись о пропылённый пол каюты. Я с трудом оторвалась от койки — меня будто гирями обвесили — тело налилось такой тяжестью, что я едва не осела обратно. Вздох за всхлипом, шаг за шагом — я добралась до стола. Рука, пульсирующая болью от длинного глубокого пореза, ухватила перевязь с оружием. Я перекинула её через плечо. Взгляд застыл на окровавленном рукаве. Пришлось вернуться к койке и резануть кинжалом кусок простыни. Ткань была не такой чистой, как хотелось бы, но всё же оказалась лучшим вариантом. Я затянула импровизированный бинт вокруг предплечья и, постепенно привыкая к давящей боли во всём теле, покинула каюту. Серые сумерки, разбавленные тремя крохотными точками звёзд, висели над палубой. Рядом высилась громада тёмно-зелёного острова, который посреди пасмурного вечера тоже казался потрёпанным, запылённым и постаревшим лет эдак на тысячу.