Взвалив на плечи рюкзак, он кинулся назад, к Элис. Та уже положила Лиру на землю и тащила «Прекрасную дикарку» из кустов, так что ему оставалось только зашвырнуть внутрь поклажу и впрячься рядом.

Не успели они продвинуться и на фут, как позади послышалось мерзкое:

– Ха-а-а ха-а! Ха-а-а-а-а!

Боннвиль не спеша вышел из дверей дома с ружьем под мышкой. За ним, хромая, ковылял деймон, словно привязанный к невидимому поводку.

Малкольм тут же отпустил каноэ и схватил Лиру.

– Боже, нет! – вскрикнула, оглянувшись назад, Элис.

Времени тащить лодку к воде уже не было, а если бы и было – Боннвиль держал в руках ружье. И хотя лицо его в сумерках оставалось неразличимым, все очертания фигуры говорили о том, что он уже выиграл этот бой.

Он остановился в нескольких шагах от них и переложил ружье в левую руку. Уж не левша ли он? Малкольм никак не мог вспомнить и обругал себя за то, что не обратил на это внимания.

– Просто отдайте ее мне, – сказал Боннвиль. – Все равно вам не уйти.

– Зачем она тебе? – Малкольм еще крепче прижал девочку к груди.

– Затем, что он чертов извращенец, – сказала Элис.

Боннвиль негромко рассмеялся.

Сердце у Малкольма колотилось так сильно, что в груди болело. Он почувствовал, как напряглась Элис. Надо, чтобы Боннвиль так и продолжал смотреть на них… потому что пропажи своей лодки он пока не заметил.

– То, что вы говорили там, внизу, через дверь – это все неправда! – крикнул мальчик.

Он держал Лиру, крепко прижимая ее к себе левой рукой. Аста, превратившаяся в мышку, о чем-то шепталась с ней и с Паном. Правой рукой Малкольм шарил за поясом, пытаясь нащупать рукоять ножа. Увы, руки у него так тряслись, что он боялся уронить оружие, прежде чем сумеет пустить его в ход. К тому же… Он что, и правда сможет ударить ножом живого человека? До сих пор Малкольм ни разу и мухи не обидел, а драться ему случалось только на детской площадке в школе… да и то это была скорее возня. Даже когда он столкнул в реку того мальчишку, который переправил «S» на «V», превратив «Дикарку» в «Сосиску», он сам же и вытащил его обратно, причем сразу.

– Откуда тебе знать, где правда? – мягко сказал Боннвиль.

– У вас голос меняется, когда вы врете, – сказал Малкольм.

– О, неужели ты веришь в такие глупости? Может, еще и в то, что в глазу у человека отпечатывается последнее, что он видел перед смертью?

Малкольм нащупал рукоятку ножа.