* * *
Стефан Теодорович в ужасе сорвал с пальца кольцо, отшвырнул в сторону как ядовитую змею… Боль ожгла руку, на пальце выступили красные капельки — оказывается, за долгие годы металл успел врасти в кожу. «Кровь мою пил!» — подумал маг с ненавистью.
Перстень звякнул о каменный пол, откатился в сторону, прямо под ноги агенту Ивенскому. Роман Григорьевич нагнулся за ним.
— Что же это вы, господин Кнупперс, такими ценными вещами разбрасываетесь? Уж поздно от улик избавляться, — поднял, хотел передать Удальцеву, чтобы тот надлежащим образом оформил и упаковал.
Но случилось странное. В тот самый миг, когда рука Романа Григорьевича коснулась красноватого металла, перстень словно ожил. Крошечный дракон разомкнул свои кольца, проворно скользнул вверх по среднему пальцу и плотно — не снимешь, обвился вокруг фаланги.
— Ай! — от неожиданности вскрикнул сыскной и энергично встряхнул кистью, желая избавиться от непрошеного гостя. Куда там!
«Ты мне нравишься, чадо, — прозвучал голос, такой тихий, что слышать его мог только сам Роман Григорьевич, Удальцев за его спиной, и Кнупперс со своего места, а Листунов, стоявший чуть поодаль, уже ничего не мог разобрать. — Будешь моим хозяином. Я тебя
Больше века минуло, но из всех в мире голосов Степан Кнупкин узнал бы этот голос, как бы тихо и глухо тот ни звучал. Он единственный понимал, что происходит в этот миг. Всю силу свою, и природную, и накопленную, премудрый чародей Иоахим Брюс передавал не лучшему ученику своему, а незнакомому мальчишке-ведьмаку, сыскному чиновнику, которому она и вовсе без надобности! От горькой досады у Кнупперса перехватило дыхание, обида стеснила сердце, он упал на жидкую казенную подушку и залился слезами. Жалея себя, даже о том позабыл, что сам первый обошёлся со своим учителем