Девчонка ничего не поняла, расплакалась. Раньше она, пожалуй, вволю поломалась бы, заставила уговаривать, стребовала вечером на кугиклах сыграть… Теперь за ослушание были обещаны колотушки, да чувствовалось – не для словца. Кобоха ему попробовала перечить…

Ворон не видел и не слышал, как утешали Сулёнку. На ходу гоняя сбивалкой, он во весь дух мчался прочь. К подвальным лестницам, к сиротскому закутку под каменным косоуром.

На полпути он спохватился светильничка. Возвращаться не было времени.

«Ощупью обойдусь… А нет, дверку распахну!»

В чулане горела маленькая лампа. После Ворон узнал, как Надейка плакала и целовала руки Кобохе, норовившей сберегать жир. Покамест он лишь увидел, что девушка вправду жила… хотя едва. Её совсем не угадать было под одеялом, скулы так и торчали, закрытые глаза потонули в тёмных кругах.

– Надейка!

Она прижимала к щеке подаренные кугиклы. На руке тоже знать было каждую косточку. Губы что-то шептали.

– Надейка, это я, Ворон!

Надейка не отозвалась.

На короткий миг дикомыт едва не поддался отчаянию. Какой прок от чудесного снадобья, если оно уже опоздало?

Упрямая челюсть тут же выкатилась вперёд.

«Нет у нас такой веры – голову склонять, если беда!..»

Припав на колени, он живо завернул на девушке одеяло, потом – широкую, давным-давно не стиранную рубаху. Вместо повязки обваренные места прикрывала серая тряпка, заскорузлая по краям. От неё разило тухлятиной. Люто досадуя, что не усадил Кобоху над жаром, Ворон наудачу потянул тряпку за уголок. Чёрствая тканина отстала на удивление легко, потекла мутная сукровица. Надейка перестала бормотать, ахнула, зашевелилась. Ворон сжал зубы, вовсе сдёрнул лоскут. Увидел треугольник тёмных завитков, а выше и ниже – пятна ожогов. Багрово-чёрные, воспалённые, страшные.

– Ты… ты что!..

Надейка пыталась его оттолкнуть, беспомощно хваталась то за рубашку, то за одеяло. Неистребимый девичий стыд сотворил чудо, вернул душу из липкого бредового небытия.

– Тихо ты!

Ворон свободной рукой поймал оба её запястья. Ему уже чудились снаружи шаги: это учитель, сказавший «Не потерплю!», прислал за ним Лихаря с Беримёдом. Сейчас дверка за спиной распахнётся и…

Какое пёрышко!.. Боясь не успеть, Ворон зачерпнул целебную пену, стал прямо пятернёй размазывать по ожогам. Пена была скользкой и липкой одновременно, там, где проходила рука, начинала подсыхать блестящая прозрачная плёнка.

Надейка больше не противилась, лишь смотрела недоумевая, смаргивала слёзы с ресниц. Ворон мазал быстро и осторожно, снова и снова. Наконец выпустил девушку.