Правую руку, обвисшую вдоль тела, стиснули зубастые челюсти. Клык придавил вылущенный сустав, Ознобиша закричал, дёрнулся и пошёл, куда его тянули. В неглубоком удолье виднелась цепочка высоких снежных болванов, тянувшаяся через пустошь. Так жители погоста исполняли дорожную повинность, отмечая выскирегский большак.

«Это снится мне. Это снится…»

У ближнего вехового стойка́ сука выпустила рукав. Вильнула напоследок хвостом, мерной рысью повела стаю прочь. Ознобиша всхлипнул, сполз на колени, зная, что уже не сможет подняться. Веки то склеивались, то медленно раскрывались.

Далёкие голоса… непонятные речи…

– Мартхе?

Хруст снега под лыжами…

– Евнушонок, никак вправду ты?.. Мартхе!

Крепкие руки подхватили его. Близкое дыхание, запахи влажного меха, жареного сала, сильного тела.

– Го… су… – Ознобиша уплывал в сладкое сновидение. – Государь…

У него уже снимали с ног лыжи. Кутали в толстый плащ. Тепло не скоро доберётся сквозь кожух.

– Эк я порадел меньшому братишке… тьфу, старшему великому брату! – подозрительно ласково, как над смертельно раненным, ворчал Гайдияр. – Живо там, поворачивай! Не спать, безлядвые!.. Гонца лётом вперёд, чтоб мыльню нагрели!.. Эй, открой глаза, евнушонок! Не вздумай мне ещё помереть!

Вера и мера

Вера и мера

Ледяными отмелями Кияна, где некогда вскидывались белоголовые волны, тянулся поезд переселенцев.

– Правильно отроку велел ко мне гнать, – похвалил Светела воевода.

– Мы тоже следы видели, – кивнула Ильгра. – А тут и Хвойка с вестями.

Теперь меньшой Гузыня с молодым Крагуяром налегке бежали венцом старого берега. Поглядывали, не обратится ли пустой след вражеской ратью. Дружина шла цепью вдоль кощейского поезда. Оружие, брони – всё под рукой.

– К пережабине спешим, – сказал хмурый Гуляй. – Если Ялмак вперёд подоспеет, как есть дорогу засядет.

Светел ждал и боялся допроса: где, от кого вызнал про Лишень-Раза? Врать не мог, правду выдавать не хотел. Неворотимое слово доведёт и до клейма на груди. Ему повезло. Вагашские дышловые сани выделялись среди рознопряжек, как белые гуси в стае серой свиязи. И самого Зорка было не спутать с кощеями, тихими, поклончивыми. Он, кажется, ждал, чтобы ему пришли здравствовать. Не дождался, сам догнал Сеггара:

– Ты, стало быть, Неуступ?