«И Чаяне головы отцовых погубителей под ноги метнули…»

– Учитель меня не для того посылал, – терпеливо повторил Ворон. – Разбойники что, они – нож в руке. Почём знать, каков на них замысел Справедливой!

Остаток дня поезжане двигались вперёд лёгким шагом, не зная усталости. Слышались шутки, оботуры и те бодро уминали копытами снег. Будто чуяли впереди оттепельную поляну, изобильную зеленью. Так бывает, когда завершается основательный труд, затеянный миром, хотя вроде что сделали? Дом отстроили погорельцу, спускные пруды вычистили?.. И дорога обещала кончиться не назавтра. А веселились!

Вечером стряпеюшка без просьб вытащила самый большой котёл. Приказала шустрым златичам натаскать снега. Между составленными от ветра санями загорелся костёр. Густо повеяло жареным салом, потом – озёрной капустой, мороженым борканом и травами, отдающими сок. Наконец над поляной поплыл упоительный дух мяса, таявшего в булькающей ушице.

Тут уже молодых ребят стало не отогнать. Стряпея разбивала колотушкой каменные от мороза комья грибов и тщетно ругалась. Кто же отойдёт от живого огня, где пышет жаром веселье и вот-вот позовут к вкусной еде?

Улеш принёс маленький уд, подтянул струны.

Пели выскирегские песни, без сговора избирая ласковые и смешные. Других не хотелось. Ворон сидел на облучке ближних саней, куда не достигал дым. Злат всё ждал, чтобы моранич вынул кугиклы. Однако тот слушал очень внимательно и молчал.

Ворон шевелил губами, смотрел сквозь темноту.

Стряпея длинной ложкой сняла пробу, вновь надвинула крышку, кивнула. Из-под котла выгребли последние угли, оставили доспевать. Походники глотали слюну.

Видя гудебный сосудец бездельно лежащим на войлоке, Ворон слез с облучка:

– Позволишь, кровнорождённый?

Злат усвоил не все обычаи моранского поклонения, но кое-что знал.

– Я слышал, Владычицу мало радует бряцание струн… Ты разве умеешь?

– Не умею.

– Пробуй, друг мой. – Злат протянул ему уд.

Ворон убрался на прежнее место. Устроил снасть на коленях, принялся пощипывать струны. По одной, по две. Прижимал пальцами лады, испытывал поголосицу.

– А знатно ты волком выл, – сказал Злат Улешу.

Наследник лакомщика улыбнулся:

– Он с напужки хоть морской прибой услыхал бы.