Его слова были похожи на обвинение и в то же время звучали как признание, но для такого мужчины, как Кален, это могло быть одно и то же. Они словно руны всколыхнули во мне бурю эмоций: волнение, потрясение, счастье.
– Ты не говорил мне.
– В твоей жизни и без меня хватало забот, – хрипло произнес он. – Кроме того, я думал, ты испытываешь чувства к другому.
– Нет, только не такие.
– Тия. – Его голос звучал так глухо и низко, что я почти не могла разобрать слов. – Ты по-прежнему любишь Канса?
– Почему ты спрашиваешь? – Мне хотелось услышать ответ на этот вопрос, чтобы между нами больше не было этих двусмысленных фраз, вроде:
– Если ты любишь его, а он перестанет, как полный идиот, не замечать этого, то я готов и дальше без каких-либо сожалений защищать вас обоих.
– А если нет?
– Так ты любишь его, Тия?
Я облизнула губы.
– Нет.
Больше ничего не осталось в тот миг, когда его ладони обхватили мое лицо, а прикосновения губ и языка ударили в голову, словно вино. Я откликалась на его пылкие поцелуи, посвящая ему каждую мысль, каждое слово, отдавая свое сердце, счастливое как никогда. Я ощутила вокруг нас мерцание руны Разделенного сердца, которую предложила и о которой благополучно забыла, не желая обрывать даже эту слабую связь.
Неважно, кто мог нас увидеть; были только я и Кален, омытые лунным светом и окутанные прохладой ветра.
– Я не смогу ухаживать за тобой, как это делал бы Канс, – позже сказал он. Несмотря на все то, что было между нами, в нем по-прежнему проскальзывала очаровательная неуверенность. – Я ничего не смыслю в поэзии, и у меня не хватает терпения на всякие церемонии. Я не способен боготворить тебя словами и песнями – я даже не знаю подходящих.
– Меня не нужно боготворить.