Сперва мне было совсем неуютно. Я забилась в уголок, серее и тише мыши, и настороженно впитывала запахи, впечатления… К ночи поезд отдалился от «Тёрена» верст на тридцать-сорок, и только-то. Я покинула вагон на заплеванной станции, где почти не было керосинового света и совсем – электрического. Название в темноте не читалось, но это и не потребовалось. На соседней с моей скамейке от самой столицы ехал, просторно разместившись, здоровенный мужик. Зычностью баса он напоминал Васиного папашу-мясника, и шумел так же бесцеремонно: учил всех ездить стоя и молча, объявлял заранее названия станций, а при виде кондуктора ревел: «Убью, твою ж свинью!»… и билетов в нашем вагоне не проверяли ни разу.

Благодаря басовитому дядьке я вышла именно там, где посоветовал Василий. В темноте пришлось наугад пробираться в парк – Вася строго рекомендовал ночевать на скамейке, уложив сумку под голову. Такова была худшая часть плана по смене имени. Зато утром все пошло проще. Я припрятала деньги в задичалом парке и, достоверно изможденная, явилась в местную жандармерию, рыдая: обокрали, по голове стукнули и вот – ничего не помню, денег-документов нет…

Помещение размером и затхлостью напоминало собачью будку, а оба служителя закона – шелудивых псов, негодных к службе. Они скучнели на глазах, а по окончании рассказа, когда я громко потребовала дознания, впали в уныние: придется же что-то делать! Не облегчая их участь, а следуя советам Васи, я взялась нудно выспрашивать, полагается ли мне, беспамятной, место в больнице и содержание, пока устанавливают личность? Служивые сгорбились: на их станции происшествие, того и гляди понаедут проверяющие из столицы, а уж сколько отчетов придется написать… Вдруг старший разогнулся, глянул на меня с прищуром, мигом выписал временную бумагу, сунулся по пояс в шкаф с документами, раскрыл жестяную коробку, прибитую внутри и гордо именуемую сейфом, порылся…

Бумага и мятая купюра в три рубля вмиг оказались втиснуты мне в кулак, а сама я выдворена за порог под скороговорку – иди-иди, сядь на первый поезд и дуй в столицу. Под громкое обещание «там ужо разберутся!» дверь закрылась.

Я для порядка постучала и пошумела. Жандармы не открывали, их собачья будка словно вымерла, внутри ни шороха – ни скрипа. Я с надрывом вздохнула и удалилась, изучая казенную бумажку с временным именем «Юлиана Липова» и пояснением: потеряла документы, следует к месту проживания. Смешно… в липовых бумагах вот такая фамилия! Хотя это не со зла, просто в спешке иного не выдумалось. Возьмись я настаивать, поименовали бы даже и Кряжевой, лишь бы сгинула.