– Почему храм? – бормотал Яков, кое-как вписывая машину в крутой поворот. – Почему? Они не знают, кто я. Они не знают всего про Юну. Если так, зачем им прямо лезть в дело на стороне артели? Что-то мы все упустили…

Вдали показались первые дома поселка при полузаброшенной станции, где поезда и летом останавливались раз в неделю. Яков сразу выбрал нужную крышу – жандармерия должна находиться там. Хочется верить, Лёля еще там, еще жива и в уме. Наверняка: надежда полыхнула сигнальным костром, когда Яков увидел шагающего по обочине человека. Здоровенный мужик, лет ему… тридцать или чуть более. Стрижен почти налысо. Листья с подола стряхивает, значит, натянул поверх своей одежды балахон храмового служки прямо в лесу, только что.

Яков решительно вывернул руль и догнал «служку» за обочиной, у самого орешника. Парень уворачивался слишком проворно для постороннего в деле. Удар пришелся вскользь, и все же повалил и оглушил… Машина еще не встала, а Яков уже распахнул дверцу, выпрыгнул, перекатился, метнулся – и в два удара обеспечил жертве бессознание аж до сумерек. Воровато огляделся: нет свидетелей. Рывком затащил «служку» на место пассажира. Избавил от балахона и оставил в позе, дающей намек на сладкий сон. Быстро натянул одеяние, фыркая от злости: велико, утонуть в таком можно! Но ладно же, сойдет…

Полдела сделано. Яков замер на миг, медленно выпрямился, придал лицу благостное выражение. Подобрал полы одежды и заспешил к жандармерии. Поселок был совсем маленький, к тому же выглядел брошенным. Наверняка те, кто еще не уехал отсюда, работали в столице, и потому в любой день все три местные улицы делались совсем пустыми… Не зря Лёлю повезли сюда! Вот и жандармерия. От дверей Яков чинно кивнул заспанному толстяку в форме.

– Меня ждут, дитя, – Яков расстарался, чтобы голос шелестел доверительно, не выдавая азарт и злость.

– Ага. Так эта… Там они. – Толстый очнулся от полудремы, встал, выказывая уважение к храму. – Всем велели уйти, а мне, значит, тут стеречь и ждать. Вот, жду. Теперь можно уходить-то?

– Нужно, – с нажимом посоветовал Яков. – Случай сложный. Нас никак нельзя беспокоить.

– Так и они сказывали, что бесноватая девка-то, – толстяк стер пот с дрожащей щеки и бочком подвинулся к выходу. Бесноватых побаивались даже ушлые горожане, а жители деревень полагали их напастью страшнее выползков. – Так я пойду.

– Свет с тобою, дитя, – из последних сил сдерживая нетерпение, Яков растянул губы в благостной улыбке. – Иди-иди.

Толстый метнулся прочь со всей доступной ему поспешностью. Яков тихонько вздохнул, глядя вслед: досадно отпускать свидетеля, не расспросив толком. Было бы