Палач недоуменно изучил свою руку. Перстень он полагал абсолютной защитой – тем более от человека, знающего его смысл. В черном камне сокрыто безотказное проклятие, приготовленное по очень старому и тайному храмовому канону. Тот, кто отнял жизнь носителя перстня, не переживет новолуние. Это правило не имеет исключений, – полагал палач. Яков был бы с ним почти согласен… если бы подчинялся подобным правилам.

– Ты не в уме, дитя? – тихо спросил палач, и стало заметно, что покровительственный тон дается ему все сложнее.

– Все так говорят, и сам я давно перестал спорить. Значит, били… – Яков подпер подбородок кулаком, сразу откинулся на спинку стула и стал этот самый кулак рассматривать. – Зачем допрашивать девушку нарочито грубо? Ответ очевиден: подозревали, она нанята теми, кого нельзя трогать. Но, пока за ней не пришли, она ваша добыча. А когда придут… Я видел подобное. Реакция на укус пчелы, досадная непереносимость чая с травами или что-то столь же абсурдное. Дальше – ваши невинные рожи по ту сторону стола, мое бесполезное бешенство – по эту. И Лёлин труп в уголке… Ваш звонок вашим хозяевам, мой – моим. И сплошная бумажная канитель.

– Дитя…

– Более всего на свете я ненавижу плачей. Из всех мерзких сортов особо выделяю храмовых, – веско сообщил Яков.

Он чуть помолчал, выбирая надежный способ получить сведения и стравить злость. Усмехнулся, резко качнулся вперёд… основание ладони смяло хрящи носа, пальцы опасно надавили на глаза, но не ослепили палача. Очень короткий удар. Тощий не успел увидеть движение, и даже после его голова лишь слегка дернулась на хлипкой шейке. Зато впечатления… он мгновенно ослеп от удара и боли! Он ощутил запах своей крови и жуткую боль в глазах. Он потерял сознание на краткий миг и, очнувшись, зашелся визгом. Яков все это пронаблюдал, довольно щурясь. Злость иссякла. Стало легче говорить и думать.

– Ну, как ощущения? – поинтересовался Яков. – Ты уродовал людей много раз, но сам не испытывал похожего. Тебе нравилось бить. Сейчас тоже нравится, когда получаешь удар? Смешно… перстень против этого не помогает. Я могу превратить тебя в отбивную, и никакого проклятия. Да: носовые хрящи хорошо срастаются. Хорошо, но небыстро и болезненно. Если повторю удар, впечатления станут обширнее. И, знаешь… лицо тебе уже не соберут. Только харю или рожу. Нет, харю – это с третьего удара. Свиную харю. Чтобы люди знали с одного взгляда, кто ты есть на самом деле.

Яков встал, огляделся. Прошел через комнату, снял с крюка полотенце, вытер руки. Взял с полки графин и стакан. Наполнил, подал Лёле. Дождался, пока выпьет, протянул ей полотенце. Велел умыться, полил воды. Остатки поболтал на донышке, наблюдая мутный осадок… и опрокинул на макушку палача. Хмыкнул, медленно и отчётливо показал движение – как мог бы ударить графином по черепу.