– Думаешь, зазря жгут мучеников? Они ж все как один – дурные, говорят в полный голос, и ведь сплошную ересь, – Кабан прищурил мелкие глазки, изучая Паоло. – Ага. Вроде годный. Батюшка постарел и стал ценить таких вот, умнючих. Мои-то сыновья для него шумноваты. Все четверо, ага… А этот сгодится.

– Значит, дело улажено.

Йен тяжело вздохнул, снова уделив невольное внимание картинам. Паоло сразу метнулся к горке пледов и растряхнул один, второй. Попытался дотянуться до верха рамы и занавесить самую крупную картину. Барон помог. Хмыкнул, рассматривая прочие деревенские шедевры.

– Да уж… знаю пачкуна. Хмель выращивает – любо-дорого. Вот и занимался бы хмелем! – Борода встопорщилась воинственно, и сразу от дверей зарычал чёрный вепрь. Вскочил, бросился к хозяину.

– Он пиво пьет? – понадеялся Паоло и зажмурился… но усидел в кресле, не сбежал, когда вепрь протиснулся мимо, почти сбив с ног.

– Если напьется, даже я не удержу, – прикинул барон. Потерся носом о розовый пятачок, похрюкал тихонько. – Малыш. Да, хороший мой. Послушный. Пива не пьет. Зато как гоняет пьянь! А как на браконьеров охотится, ну? Вдвоем-то мы извели эту шваль, всю и окончательно!

Барон отвернулся от «малыша» и склонился над бочонком, любовно оглаживая дубовый бок.