– Удалось в этом году, очень даже удалось. – Кабан кулаком выбил крышку бочонка и принюхался. Глянул на Паоло. – Сиди, кружки сам принесу. Малыш смирный, но к новым людям ему надобно попривыкнуть. Дай ему руку понюхать. Почеши тут, ага. Дери сильнее, не робей.

Продолжая наставлять Паоло, барон принес кружки мутного стекла, расставил… Наполнил.

– Йен, ты продался в рабство, насовсем? – Негромко и серьезно спросил Кабан. Сел, двинул ближе кружку, не дожидаясь ответа. – Я так и знал! Батюшка давно сказал: люди сами себя на цепь сажают. Я не понял, а после глянул, как живу. Сироты при пивоварне, поверенные, работяги на полях, трактиры по дорогам и в городах… тысяч десять душ. И все от меня зависят. Цепь? А как же. Толстенная. Но в сравнении с твоей – паутинка.

– Паутина не вредна паукам, – поморщился Йен. – Иногда я гадаю: Локки меня и такого бы не счел дичью? Или я давно не стою его внимания?

– Я б сказал, ты дурной и себя не ценишь. Но знаешь… будь дурным! Устал я от умников, которые себя ценят. Большой войны не ждать? – Кабан выпил кружку в три глотка и наполнил опять, разливая прямо из бочонка. – Ты уж расстарайся.

– Среди знати приключится резня, и не одна. Непростое время впереди, – Йен погладил свою кружку. – Оборотное?