— Парень, а в какой драке ты подцепил такой шрам?

Я ответил, что дело было в Юго-Восточной Азии. Он посмотрел на меня с отвращением:

— Наемник?

— Ну, не всегда, — ответил я. — Иногда могу подраться бесплатно. Сейчас, например.

Шмякнул его о стену, забрал чемодан и отправился в аэропорт, оттуда в Сиэтл, потом в Анкоридж на Аляске и наконец оказался в Элмендорфе — чистый, трезвый и с Леди Вивамус, загримированной под удочку в чехле.

Мама мне обрадовалась, детишки вроде тоже — я успел купить им подарки, пересаживаясь в Сиэтле, а с отчимом мы обменялись байками.

На Аляске я сделал одно хорошее дело: слетал на мыс Барроу. Там я нашел, что искал: тишину, покой и малолюдство. Смотришь на ледяное пространство и знаешь, что там нет ни чертá, кроме Северного полюса, нескольких эскимосов и еще меньшего количества белых. Эскимосы тут такие же милые, как на картинках. Их детишки никогда не плачут, а взрослые никогда не сердятся, дурным нравом отличаются только собаки, шляющиеся среди хижин.

Но эскимосы теперь тоже «цивилизованные» — старые времена проходят. В Барроу можно купить шоколадно-солодовый коктейль, в небе летают самолеты, а завтра вместо них могут полететь ракеты.

И все же эскимосы продолжают охотиться на тюленей среди своих ледяных торосов; деревня пирует, когда забивают кита, и голодает, когда китов нет. Времени они не считают, и, по всей видимости, их ничто не тревожит; спроси эскимоса, сколько ему лет, он ответит: «О, я уж взрослый». Совсем как Руфо. Вместо «до свидания» они говорят «когда-нибудь опять», что значит «когда-нибудь мы снова увидимся».

Они позволили мне участвовать в их танцах. В этом случае полагается надевать перчатки (в вопросах этикета они так же строги, как Джоко), и ты пляшешь и поешь под грохот бубна — я даже заплакал. Сам не знаю отчего. Танец рассказывал про старичка, у которого нет жены и который вдруг видит тюленя…

Я сказал им «когда-нибудь опять» и вернулся в Анкоридж, оттуда вылетел в Копенгаген. С высоты тридцати тысяч футов полюс выглядел как покрытая снегом прерия, если не считать черных линий — воды. Никогда не думал, что увижу Северный полюс.

Из Копенгагена я отправился в Стокгольм. Марьятта жила отдельно от родителей, но в том же квартале. Она накормила меня шведским обедом, а ее муж оказался славным парнем. Из Стокгольма я позвонил в отдел личных объявлений парижского издания «Геральд трибюн» и отправился в Париж.

Мое объявление печаталось ежедневно, а я сидел в кафе напротив «Дё Маго», копил стопки блюдечек и пытался сохранить спокойствие. Рассматривал гуляющих француженок и думал, что же мне делать.