— Почему я должна расплачиваться за поступки других? Почему я не могу жить так, как предназначено мне по рождению? Что я сделала такого, что меня надо прятать? Как первенец благородной леди, я должна по праву унаследовать титул и земли мамы! Но нет! Нет, потому что она не была замужем, когда родилась я, и ее позор падает на меня! Я расплачиваюсь за ее поступок, приговоренная к детству в захолустной деревушке со стареющими бабкой и дедом, зрелищу их смерти, а потом сосланная в лапы ее развратного мужа. Изгнанная оттуда, похищенная лордом Чейдом, а потом спрятанная от всего общества на два года! Ни вечеринок, ни балов, ни одного платья из Бингтауна или Джамелии. Нет, ничего для Шан, она ведь родилась не на той стороне одеяла! И, прежде всего, человек, ответственный за все это, умело увернулся от последствий. И тогда, даже спрятанную там, где я ежедневно боялась умереть от скуки, кто-то попытался меня отравить. В моем собственном доме кто-то пытался отравить меня!

Она говорила все быстрее и быстрее, к концу этой короткой печальной истории она почти кричала. Я должен был посочувствовать ей, но она сама достаточно сильно себя жалела. Я еле сдерживался, чтобы не вскочить и не убежать из комнаты. И искренне надеялся, что она удержится от слез.

Тщетно.

Ее лицо сморщилось, как бумажка, хранящая слишком много секретов.

— Я не могу так жить! — завопила она. — Я просто не могу!

Она уронила голову на руки и разрыдалась.

Сейчас бы мне заглянуть в свое сердце и отыскать самые теплые слова для нее. Если бы она выглядела как ребенок, брошенный на произвол судьбы, оторванный от всего, что было так знакомо! Но ее последние слова были именно теми, что я рычал судьбе каждую ночь в холодной и пустой кровати. Я сказал ей то, что говорил себе.

— Да, вы не можете. Но должны. Нет другого выхода, если только вы не хотите перерезать себе горло.

Она подняла голову. Она смотрела на меня: красные глаза, лицо, мокрое от слез.

— Или повеситься. Не думаю, что смогла бы перерезать себе горло, но я могу повеситься. Я даже научилась завязывать этот узел.

Думаю, именно это заставило меня понять, что насколько все серьезно. Это маленький кусочек знания, шажок навстречу собственной смерти. Каждый убийца знает свой способ самоубийства. Для Шан это был не яд, а прыжок с табуретки и мгновенный перелом шеи, без единого шанса передумать. Для меня это будет глубокая рана: способ кровавый, но даст мне время попрощаться с жизнью. В один миг я понял, почему Чейд послал ее ко мне. Не только потому, что кто-то угрожал ее жизни, но еще и потому, что она представляет опасность для самой себя. Это вызвало во мне ужас, а не сочувствие. Я не хочу такой ответственности. Я не хочу, чтобы меня разбудил визг горничной, нашедшей свою хозяйку в петле, не хочу приносить такие вести Чейду. Я никак не мог защитить ее. Что можно сделать для человека, который хочет навредить себе сам? Мое сердце сжалось от мысли, что мне вскоре придется обыскивать ее комнату. Какими инструментами снабдил ее Чейд? Мерзкие маленькие лезвия, удавка… Яды? Неужто он считает, что в таком состоянии она способна использовать их не против себя, а в свою защиту? Я разозлился на Чейда за этот кипящий чайник, подосланный в мой дом. Кого ошпарит, когда она вскипит?