Большинство из того, что мы слышали, оказывалось бесполезным или уже известным нам. Одного жадного насильника нам подробно описали четыре раза. Очень красивый и очень жестокий. Рыжие волосы в двух длинных косичках, голубые глаза и тонко подстриженные усы и борода. Но одна кухарка вспомнила вонючего старика с грязными руками. У маленькой Эльм началась истерика, и лекарь отнес ее в теплую постель и напоил валерианой с бренди, а мать дрожала рядом.

Роустэры стояли в конце зала с бочонком эля. Чейд попросил капитана следить за порядком среди его людей. Капитан Стаут, казалось, понял, что происходит, и строго приказал солдатам не приближаться к людям поместья. Они повиновались, но даже издалека я слышал их грубые шутки и ощущал их равнодушие к моим измученным людям. Война и лишения сделали их толстокожими. Я понимал это, но мне не хотелось, чтобы над моими людьми издевались и насмехались, ведь они не были столь же бесчувственны.

Был ли тот день в замке Баккип, когда я был назван принцем Фитцем Чивэлом, коронован и принят двором? Сейчас, здесь, в моем собственном доме, я слушал крики и плач, видел, как люди немеют от воспоминаний о том, что видели и кем были. Передо мной стоял пастух Лин и умолял простить его за то, как по просьбе приятной женщины помогал собирать тела и бросать их в огонь. Мне было стыдно видеть человека, который сломан тем, что творил под действием магии. Чейд немного успокоил его, убедив, что Шан не было среди тех, кого он сжег.

Долго тянулся тот вечер. Поскольку скрытый Скилл-поток крошечных мысленных голосов, бормочущих забудь, забудь, исчез, я смог связаться с Неттл. Она смотрела моими глазами, и слушала моими ушами повесть о бедах Ивового леса. До этого я ощутил, как Риддл одалживает ей силы, а вскоре к нам присоединился Дьютифул, усилив поддержку. Слегка утешало, что они могут узнать то же, что и я. Я чувствовал ужас Неттл от неуверенности в судьбе Би, ярость Дьютифула, что такая вещь может произойти внутри Бакка, и никто не поможет. Я чувствовал глубокую и мучительную скорбь из-за смерти Рэвела, и с удивлением узнал, что она принадлежит Риддлу. Я не стал никого утешать. У меня не было утешений. Пародией на Зимний праздник был этот прием, танцем печали и ужаса, праздником горького чая и слез.

Но рано или поздно все пожары, лесные или душевные, сгорают до пепла. Большой зал медленно опустел. Люди вернулись в дома и спальни, некоторые более разбитые, чем следовало бы. Кто-то опьянел, кто-то остался трезвым. Даже Роустэры в конце концов пьяно выкатились из моего зала и разбрелись по кроватям в крыле слуг. Лант отпустил Булена, чтобы тот отдохнул, а я потребовал, чтобы Персеверанс вернулся к матери.