— Ох, Фитц! — наконец выдохнул он. — О, мой друг. Как много я пропустил! Как не вовремя я ослеп. И все-таки то, чего я не увидел, я услышал в твоем голосе. Ох, Фитц. Ох, мой Фитц!

Ему пришлось замолчать, чтобы отдышаться.

— Из всех твоих шуток эта — самая не смешная.

Я старался не выдать свою обиду. Зачем он делал это в разгар моих страхов за Би?

— Нет, Фитц. Ну нет же. Самое смешное в ней то, что это не шутка. Ох, мой друг. Ты даже не представляешь, что именно ты только что сказал мне, хотя я приложил много усилий, чтобы объяснить тебе это еще раньше.

Он снова вздохнул.

Я вспомнил о гордости.

— Мне нужно навестить Чейда.

На сегодня мне хватит странных шуток Шута.

— Да. Нужно. Но не сейчас. — Он потянулся и безошибочно схватил меня за руку. — Останься, Фитц. По-моему, я знаю хотя бы часть ответа на твой самый важный вопрос. И у меня есть ответы на другие вопросы, о которых ты даже не думаешь. И на последний я отвечу первым. Фитц. Ты можешь это отрицать, но я был с тобой во всех смыслах, которые имеют значение. Как и ты был со мной. Мы делились мыслями и едой, перевязывали друг другу раны, спали рядом тогда, когда могли поделиться только теплом наших тел. Твои слезы падали мне на лицо, моя кровь была на твоих руках. Ты вытащил меня, когда я был мертв; я спас тебя, даже не узнав. Ты вдохнул в меня жизнь, укрыл в собственном теле. Так что, да, Фитц, во всех самых важных отношениях я был с тобой. Мы поделились веществами наших сущностей. Так же, как капитан делит свою жизнь с живым кораблем. Как дракон со своим Элдерлингом. Мы были вместе в таких разных отношениях, что смешались. Мы были так близки, что, когда ты любил Молли, она родила нашего ребенка. Твоего. Моего. Ее. Маленькую девочку Бакка с дикой жилкой Белых. О боги! Какая насмешка и какая радость. Думаешь, я тебя разыгрываю? Ни в коем случае! Ты безумно обрадовал меня. Расскажи мне. Она похожа на меня?

— Нет.

Да. Изгиб верхней губы. Длинные светлые ресницы, касающиеся щек. Светлые волосы, кудрявые, как у меня, и непокорные, как у него. Его круглый подбородок, не этого Шута, а того, еще ребенка.

— О, да ты лжешь! — обрадовался Шут. — Похожа! Я понимаю это по твоему оскорбленному молчанию. Би похожа на меня! Твоя и моя, и, без сомнения, самый красивый и умный ребенок, который когда-либо рождался!

— Это так.

Не думать о его смехотворном притязании. Из всех людей, которым я мог солгать, я всегда отлично умел лгать самому себе. Би была моей. Только моей. Ее бледная кожа перешла от моей матери с гор. Я мог в это верить. Легче было верить в это, чем согласиться с тем, что она досталась от Шута. Не так ли?