— Что? Ребенок, который был рядом со мной — это она? Мальчик, который дотронулся до меня и открыл будущее? Мне ведь это не приснилось? Он был там. Нежданный сын!

— Нет, Шут. Рядом с тобой не было мальчика. Только моя дочь, моя маленькая Би.

— Значит, это она? Это Би я держал в своих объятиях? О, Фитц! Почему ты сразу не сказал мне?

Он резко встал, покачнулся и снова упал в кресло. Он вцепился в ручки так, будто вокруг гремела буря, и замер, глядя в огонь, словно сквозь стены крепости мог увидеть какой-то иной мир.

— Ну конечно, — прошептал он наконец. — Так и должно было случиться. Теперь я все понимаю. Кем же еще она могла быть? В тот момент, когда она коснулась меня, это был не сон, не видение, не бред. Я смотрел вместе с ней. Мой разум снова открылся для всех возможных путей будущего. Потому что, да, она шайза, каким и я был когда-то. И я не видел ее в твоем будущем, потому что без меня ее бы никогда не случилось. Она и моя дочь, Фитц. Твоя, моя и Молли. Так заведено у нас. Наша. Наша Би.

Я разрывался между крайним замешательством и глубочайшей обидой. У меня мелькнуло слабое воспоминание о том, как он однажды рассказывал, что у него было два отца — брата или кузенов, — там, где у людей это считалось в порядке вещей. Я полагал, что это означает, что никого не заботило, чье же именно семя зреет в жене, разделяющей мужей. Я заставил себя успокоиться и внимательно посмотрел на него. Его золотой взгляд, казалось, встретился с моим. Сейчас его глаза пугали больше, чем раньше, когда они были совсем бесцветными. Их металлический блеск, казалось, смещался, тек, кружился, будто они стали жидкими, а черные точки его зрачков казались слишком маленькими в тусклом свете. Я глубоко вздохнул. Не отвлекайся. Оставайся на тропе.

— Шут. Би — не твой ребенок. Ты никогда не был с Молли.

Он улыбнулся мне.

— Нет, Любимый. Конечно, я никогда не был с Молли. — Кончик его пальца стукнул по столу — раз, два, три. Он мягко улыбнулся и произнес: — Я был с тобой.

Я открыл рот и не смог произнести ни звука. Потребовалось много времени, чтобы отыскать верные слова.

— Нет, — Твердо сказал я. — Этого не было! А даже если… — тут у меня закончились и слова, и мысли.

Он расхохотался. Из всего, что он мог сделать в этот момент, смех — последнее, что я ожидал. Он засмеялся, а я так редко слышал, как он смеется, потому что, когда паяц смешит других, ему редко выпадает случай развлечься самому. Но теперь он смеялся открыто и свободно, пока не захлебнулся и не вытер слезы со слепых глаз. Я непонимающе смотрел на него.