— Я умею прятаться, — тихо сказал Эш. — Мне кажется, я мог бы вам пригодиться в этом деле.

Шут заинтересованно повернулся к нему.

— Нет, — твердо сказал я. — Несмотря на все, что тебе пришлось пережить за свою короткую жизнь, я не стану брать в подобное путешествие такого юнца. Мы говорим о не о кинжале в темноте или дозе яда в бульоне. Шут сказал — их десятки. Может быть, их больше, чем он знает. Это не место для ребенка.

Я опустился на стул рядом с Шутом.

— Шут, то, о чем ты просишь меня — дело непростое. Даже если я соглашусь, что все Слуги обречены на смерть, я все равно должен понимать, смогу ли я это сделать. А я сомневаюсь и в своем мастерстве убийцы, и в своем топоре. Я сделаю все, что смогу. Ты это знаешь. Те, кто украл Би и Шан, перестали жить с момента, когда зашли в мой дом. Они должны умереть, но так, чтобы моя дочь и Шан выжили. Потом умрут те, кто причинил тебе боль. Да. Но кроме этого? Ты говоришь о резне. А мне кажется, ты слишком переоцениваешь меня. — Мой голос дрогнул, когда я добавил: — Особенно мою способность справляться со смертью и не чувствовать ее цены. И когда мы доберемся до Клерреса… Действительно ли все там заслуживают смерти?

Я не мог успеть за эмоциями, мелькавшими на его лице. Страх. Отчаяние. Неверие, что я сомневаюсь в его суждении. Но в конце концов он печально покачал головой.

— Фитц, ты думаешь, я бы просил, если это было иначе? Может быть, тебе кажется, что я хочу этого только ради своего спасения. Или мести. Но это не так. За каждым, кого мы должны убить, стоят десятки, сотни людей, которых держат в темном рабстве. Может у нас получится освободить их, чтобы они жили так, как захотят. Слуги разлучали детей, как скотину, кузенов с кузинами, сестер с братьями. Уроды, родившиеся без малейшего признака Белых, уничтожались так же равнодушно, как ты выпалывал сорняки в своем летнем саду.

Голос его задрожал, руки безостановочно шарили по столу. К нему подошел Эш. Я покачал головой. Мне показалось, Шуту не понравится, если сейчас его кто-то коснется.

Он замолчал и сжал кулаки, пытаясь успокоиться. Мотли бросила прихорашиваться и придвинулась к нему.

— Шут? Шут?

— Я здесь, Мотли, — сказал он, словно ребенку. Он протянул руку на ее голос. Она вскочила на его запястье, и он не вздрогнул. Она полезла по рукаву, помогая себе клювом и когтями, и добралась до его плеча. Тут она начала перебирать его волосы. Я увидел, как его сжатые челюсти постепенно расслабились. И все-таки, когда он продолжил, голос его был глух и мертв.

— Фитц, понимаешь ли ты, что они приготовили для Би? Для нашего ребенка? Она — бесценное прибавление к их племенному скоту, к породе Белых; то, что они до сих пор не могли найти. Если они еще не поняли, что она — моя, скоро поймут.