Теперь слова лились потоком, и он забыл про боль. Я не прерывал его. Где в ту сумасшедшую ночь была моя маленькая девочка? Где были Би и Шайн? Лежали в снегу, за лагерем? Их схватили и увели с собой убежавшие наемники?

— Это те, кто нанял нас, бледные, белые? Не они это сделали с нами. Они никогда бы не полезли к нам. Они слабы, с оружием не умеют, не выносят долгой дороги и холода. Всегда просили нас идти медленнее, больше отдыхать, больше еды. И мы это делали. Почему? Почему воинами командовала сопливая баба и молокосос? Они навязали нам грязную магию. Они сделали из нас меньше, чем воинов. Принесли нам позор. А потом натравили друг на друга, — он всхлипнул и закричал: — Они украли нашу честь!

Надеялся на мое сочувствие? Он был жалок, но не вызывал у меня жалости.

— Мне глубоко плевать на твою потерянную честь. Ты забрал женщину и ребенка. Что с ними стало?

Он снова замолчал. Мой нож двинулся, надрезая нос. Носы обильно кровоточат. Он откинулся назад и поднял руки, защищаясь. Я порезал их обе, и он вскрикнул.

— Ублюдок! Ты, трусливый ублюдок! У тебя нет чести воина. Ты знаешь, что я не могу ответить тебе, иначе не посмел бы такого делать!

Я даже не смеялся. Я прижал нож к его горлу. Чуть сильнее, и он откинулся в снег. Из моего рта вырвались слова:

— Разве женщины моего поместья знали твою воинскую честь, когда ты насиловал их? Моя маленькая кухонная девочка считала вас благородными, когда бежала от твоего друга Пандоу? Честью ли было перерезать горлом моим невооруженным конюхам?

Он попытался отодвинуться от кончика ножа, но я все время держал его рядом. С покалеченной ногой он уже не мог бежать, как и моя маленькая девочка с кухни. Он поднял окровавленные руки. Я опустил колено на его поврежденную ногу. Он задохнулся от боли и невнятно заговорил:

— Они не воины! У них нет воинской чести. Все знают, что у баб нет чести! Они слабы! Их жизнь не имеет никакого значения, кроме того, что придумали мужчины. А другие — они были слугами, рабами. Не воины же. Она была даже не похожа на бабу! Уродливая и не похожая на нормальную бабу!

Он закричал, когда мой клинок спился глубже и распорол кожу на шее. Осторожней. Еще рано.

— Странно, — тихо произнес я, когда он иссяк.

Я поднес нож к его лицу. Он поднял руки. Я покачал головой.

— Мои женщины придали смысл моей жизни: я сделал больно тем, кто сделал больно мне. Невзирая на их мнимую честь. Воины, насилующие и убивающие беспомощных, не имеют чести. Они теряют честь, когда крадут детей. Если бы не мои женщины, женщины моего поместья и мои слуги, я бы счел бесчестным делать это. Расскажи мне. Сколько времени вам понадобилось, чтобы измучить одну из женщин моего дома? Пока мой нож играет с твоим лицом.