— По сердцу мне, что в Радокши с понятием подошли к наказу Главы. Видел, видел, как расстарались вы. Добра немало собрали. Скоро детинец поставите, сынов своих туда отдадите, и жизнь спокойнее будет. Не станут уж нас так донимать. Вот ты, Растей Долгенич, кого из сынов своих отдашь в дружину? Ты посадник — другим пример и наука.

Обережник замолчал, а городской голова смешался. Сынов к сторожевикам? Кровь родную? На нежить ходить?! А убьют? А покалечат? Видимо ли дело — люди простые супротив Ходящих!

— Э-э-э… — протянул Растей.

По счастью Глава сам на помощь пришел:

— Я ж не супостат какой. Поди у каждого тут робичи есть? Их и присылайте.

Посадник оживился, радуясь, что не требуют с него драгоценных наследников:

— Урупа тебе пришлю, господине. Он парень двужильный. В хозяйстве нам подспорье, но за ради дела такого, разве ж я стану артачиться?

— Дело говоришь, — одобрил ратоборец. — Значит, порешили. Парня своего завтра присылай, рабочие руки нужны. Клети надо поставить, чтобы добро сберечь, да и стружия заготавливать уж пора, стрелы… А то будет дружина к весне голая и безоружная. И вот еще что. Завтра соберите сюда люд. Говорить буду.

Купцы и бояре переглядывались, не понимая, о чем Главе бедовать с простолюдинами. Однако спросить не осмелились.

На следующий день двор перед избой обережников ломился от народа. Клесх вышел на крыльцо окинул многоголовое волнующееся море коротким взглядом и сказал, разом перекрывая нестройный гомон: