— Несомненно. И как наши дела?

— Гурки все еще снаружи, и я бы сказал, что дела не так уж плохи. Не думаю, что мертвые со мной согласились бы, да кто их спросит? — Коска радостно почесал шею. — Сегодня мы справились. Но завтра, послезавтра — кто знает? На подкрепление надежды по-прежнему нет? — Глокта покачал головой, и стириец резко вдохнул. — Мне-то, конечно, все равно, но, возможно, вы захотите отойти, пока бухта еще в наших руках.

«Все готовы отойти. Даже я». Глокта фыркнул.

— Я на поводке у закрытого совета, а они говорят «Нет». Честь короля не позволит этого, говорят они, а его честь явно дороже наших жизней.

Коска задрал брови.

— Честь? А что это за чертовщина? Каждый судит по-своему. Ее не выпьешь. Ее не трахнешь. Чем у тебя ее больше, тем тебе хуже; а если ее вовсе нет, тебе ничуть не жалко. — Он покачал головой. — А некоторые считают — это лучшее в мире.

— Ага, — пробормотал Глокта, облизнув пустые десны.

«Честь стоит меньше, чем нога или зубы. Я дорого заплатил за этот урок».

Он вгляделся в смутный силуэт внешних стен, усеянных кострами. Еще доносились неясные звуки битвы, изредка горящая стрела взлетала в небо и падала в разгромленные трущобы. Даже сейчас эта чертовщина продолжается. Глокта глубоко вздохнул.

— Какие у нас шансы продержаться еще неделю?

— Еще неделю? — Коска выпятил губы. — Умеренные.

— Две недели?

— Две? — Коска прищелкнул языком. — Хуже.

— Значит, рассчитывать на месяц — безнадежное дело.

— Очень точно сказано — безнадежное.

— Вы словно наслаждаетесь ситуацией.

— Я? Безнадежные дела — мое ремесло. — Коска улыбнулся. — Только в такие дни я чувствую себя живым.

«Знакомое чувство».

— Держите внешние стены, сколько сможете, потом отходите. Стены Верхнего города — наша следующая линия обороны.

Улыбку Коски было видно даже в темноте.