Глокта почувствовал, как дрожит нога, и, поежившись, скользнул в пустое кресло.

— Конечно, это ненормально.

— Неефтефтфенно, — буркнул Иней.

— Но она уже не исцеляется, как прежде.

Новые порезы на спине остались открытыми. Открытыми, безжизненными и сухими, как мясо в лавке мясника. И ожоги не проходили. Черные горелые полосы на коже — словно на пережаренном мясе.

— Просто сидит и смотрит, — встрял Секутор. — И ни словечка.

Глокта нахмурился. «Неужели именно об этом я мечтал, когда вступал в инквизицию? Пытать девчонок?» Он провел ладонью под зудящими глазами. «Но тут — гораздо меньше и гораздо больше, чем девчонка». Глокта вспомнил вцепившиеся в него руки и трех практикантов, силящихся оттащить ее. «Гораздо больше и гораздо меньше, чем человек. Не будем повторять ошибок, которые мы допустили с первым из магов».

— Надо держать разум открытым, — пробормотал Глокта.

— Знаешь, что сказал бы на это мой отец?

Голос звучал глухо и хрипло, как голос старика, и совсем не подходил такому гладкому личику.

Глокта почувствовал, как дергается левый глаз; по спине под плащом текли струйки пота.

— Твой отец?

Шикель усмехнулась в ответ, глаза блеснули в полумраке. Казалось, что все раны в ее плоти улыбнулись.

— Мой отец. Пророк. Великий Кхалюль. Он сказал бы, что открытый разум — как открытая рана. Уязвим для яда. Доступен нагноению. И причиняет владельцу только боль.

— Ты хочешь говорить?

— Я буду говорить.

— Почему?

— А почему бы и нет? Раз ты понял, что это мой выбор, а не твой. Задавай вопросы, калека. Попробуй узнать, что сможешь. Видит бог — оно тебе пригодится. Заблудившийся в пустыне…

— Я знаю продолжение. — Глокта помолчал.

«Вопросов полно, но о чем спрашивать такую?»