Он реквизировал у северянина лук и стрелы – еще не хватало, чтобы тот решил вдруг выстрелить им вслед. Уж больно неприветливый у охотника вид, хотя и сам Танни вряд ли бы выглядел чересчур приветливо сразу после того, как его дважды обчистили. Подумалось, а не прихватить ли заодно и его плащ, но он вконец пообтрепался, а вообще, не исключено, принадлежал некогда Союзу. Сам Танни удачно стянул с квартирмейстерского склада в Остенгорме пару десятков армейских плащей, и до сих пор не успел их все пристроить. Так что чужого добра нам не надо.
– Ну вот и все, – довольно крякнул он, отступая на шаг. – Стоило беспокоиться.
– А что теперь? – с трудом наводя не по росту большой арбалет, спросил Желток. – Мне его пристрелить?
– Ах ты маленький кровожадный гаденыш! Это еще зачем?
– Ну… разве он не разболтает своим друзьям за ручьем, что мы здесь?
– Нас тут сколько на болоте второй день сидит, четыре сотни? И ты думаешь, здесь за все это время один только Хеджес шлялся? Эх, Желток, Желток. Да они доподлинно знают, что мы здесь, можешь поверить на слово.
– Так что… мы его того, отпускаем?
– А ты хочешь утащить его в лагерь и оставить при себе ручной зверушкой?
– Нет.
– Или застрелить?
– Тоже нет.
– Тогда что?
Они втроем стояли в гаснущем свете. Желток опустил арбалет и махнул свободной рукой.
– Иди вон.
Танни мотнул головой на деревья:
– Ступай давай.
Северянин еще потоптался, поморгал и, угрюмо оглядев вначале Танни, затем Желтка, побрел в лес, сердито что-то бормоча.
– Вот тебе и умы и сердца, – вздохнул Желток.
– Вот-вот, – Танни пристраивал под полой плаща нож северянина, – они самые.