– Тогда что же происходит? – спросил Желток растерянно.

Из-за бугра показалась лошадь без седока и, покачивая пустыми стременами, задумчиво спустилась к воде, постояла и начала пить. А потом щипать траву.

– Честно сказать, я и сам толком не понимаю, – опустив окуляр, признался Танни.

По листве накрапывал дождь.

Примятый ячмень усеяли павшие и умирающие лошади, павшие и умирающие люди. Перед Кальдером и крадеными штандартами громоздился целый кровавый курган. Всего в нескольких шагах спорили карлы, пытаясь выдернуть копья, одновременно всаженные в конника Союза. Нескольких ребят послали собирать выпущенные стрелы. Еще пара не смогла устоять перед соблазном и забралась в поисках поживы на дно ближней ямины, откуда их ором выгонял Белоглазый.

С кавалерией Союза покончено. Попытка вышла храбрая, но глупая. Похоже, одно зачастую идет рука об руку с другим. Хуже того, потерпев неудачу с первого раза, они настойчиво повторили свою глупость, чем сделали лишь хуже. Несколько десятков всадников перемахнули-таки через третью ямину и даже одолели стену Клейла, и что же? Всего-то зарубили нескольких лучников, прежде чем их самих застрелили или подняли на копья. Попытка столь же заведомо бессмысленная, как пытаться промокнуть тряпкой морской берег. Вот в чем беда гордости, отваги и мужественных качеств, которые напыщенно воспевают барды. Чем их, этих качеств, у тебя больше, тем скорее ты закончишь кверху задом среди кучи таких же, как ты, мертвецов. Все, чего добились храбрецы Союза, так это могучего прилива духа у людей Кальдера; такого, какого они не ощущали, должно быть, с той поры, когда королем северян был Бетод.

Теперь они давали об этом знать Союзу – уже тем, как скакали, ковыляли и ползли обратно к своим позициям уцелевшие. Под моросящим дождем воинство Кальдера плясало, хлопало и улюлюкало. Они жали друг другу руки, шлепали по плечам и спинам, стукались щитами. Громогласно славили имена Бетода, Скейла и даже его, Кальдера, причем довольно часто, что отрадно. Братство воинов, кто бы мог подумать? Кальдер в ответ на восхваление и потрясание в свой адрес оружием тоже раздавал улыбки и тряс поднятым мечом. Кстати, не мешало бы, хотя, наверное, уже поздновато, малость обагрить лезвие кровью, а то он как-то не успел пустить его в ход. Благо, крови вокруг пруд пруди, а от хозяев ее уже не убудет.

– Воитель.

– А?

Бледноснег указывал на юг.

– Надо бы народ обратно по местам.

Дождь тяжелел; увесистые капли отскакивали от доспехов живых и мертвых, лошади без седоков и безлошадные всадники уныло брели обратно к Старому мосту. Над полем битвы к югу повисла зыбкая дымка, в ней угадывалось призрачное движение. Кальдер приставил ко лбу ладонь и из-под нее наблюдал, как из дождя возникает все больше силуэтов, переставая быть призраками и облекаясь плотью и металлом. Пехота Союза. Массивные квадраты, идущие размеренным, слаженным и ужасающе целеустремленным шагом. А над сомкнутыми рядами – частокол копий. А еще выше тряпьем висят мокрые флаги.