– А если ты не хочешь, чтобы твой народ был уничтожен джиннами и меченосцами, – отвечаю я, – тебе тоже нужны союзники. Причем такие, которые хорошо знают тактику меченосцев.
Мы смотрим друг на друга, как две собаки, которые принюхиваются и никак не решаются подойти поближе.
– Пророк сказал мне кое-что важное незадолго до штурма, – наконец говорю я. – Это касается Князя Тьмы. «Истина о любом живом существе, человеке или джинне, заключена в его имени».
Лицо Лайи озаряет вспышка искреннего интереса.
– Как-то раз Кухарка сказала мне нечто похожее, – говорит она. – Она сказала, что если я узнаю историю Коменданта, я смогу уничтожить ее. И я знаю только одного человека, который может нам помочь.
– Нам?
– Помоги моему народу, Кровавый Сорокопут. – По лицу Лайи я вижу, как дорого ей стоит эта просьба. – И тогда я и мои союзники, мы поможем тебе отвоевать у врагов корону твоего племянника. Но только…
Она внезапно наклоняет голову набок и резко швыряет в меня кинжал, выхваченный из ножен.
– Что за дьявольщина? – Я молниеносно отбиваю клинок в сторону, перехватываю его и бросаю обратно в нее. – Как ты смеешь…
– Я собираюсь ковать серрийские клинки, – спокойно сообщает мне Лайя. – А потом я хочу научиться ими пользоваться. И если я стану союзницей меченосцев, то предпочла бы уметь сражаться, как меченосец.
Я смотрю на нее, приоткрыв рот, и не сразу замечаю легкую улыбку на лице Ливии. Лайя смотрит на спящего Закариаса, потом выглядывает в окно, и по ее лицу пробегает тень.
– Скажи, Кровавый Сорокопут, а ты могла бы научить меня хорошо стрелять из лука?
Передо мной вспыхивает воспоминание. Сильные руки Кухарки, натягивающие тетиву и посылающие стрелу за стрелой в бегущих на нас карконов.
«
Я вспоминаю лицо Лайи, когда Кухарка кричала на нее, приказывая вести меня в пещеры пророков…
Еще более давние воспоминания: ярость Кухарки, говорящей, что она убьет меня, если я причиню вред Лайе…
А когда я исцеляла эту старую женщину, ее едва слышная песня каким-то образом напомнила мне о юной книжнице…
Наконец я все понимаю.
Это ее мать.