– Почему вы говорите это мне, адъюнкт?

– Потому что Гэмет умер.

Гэмет? Что ж, понятно.

– А Ян'тарь никто из вас не уважает, – проговорила Тавор, затем бросила на него странный взгляд и добавила: – В отличие от тебя.

– Прикажете сообщить об этом другим Кулакам, адъюнкт?

– О Дуджеке? Решай сам, но я бы советовала тебе, Кулак, хорошенько обдумать это решение.

– Но им нужно сказать! По крайней мере, тогда они поймут…

– Меня? Поймут меня? Возможно. Но это не самое важное.

Кенеб этого не понял. Точнее, понял не сразу, осознал лишь потом.

– Они верят не только в вас, не только в Четырнадцатую армию, они верят в Дуджека Однорукого. Пока они считают, что он рядом, готов в любой момент выступить нам на подмогу, они будут исполнять ваши приказы. Вы не хотите отнимать у них эту веру, но молчанием приносите себя в жертву, жертвуете уважением, которое бы заслужили в их глазах…

– Если бы только они сочли это достойным уважения, Кулак, в чём я совершенно не уверена, – Тавор повернулась к столу. – Решение за вами, Кулак.

Кенеб увидел, как она склонилась над картой, и, посчитав, что разговор окончен, вышел вон из шатра.

Его слегка мутило. Войско Однорукого сломлено? Или это только она так решила? Может, Дуджек просто устал… но кто скажет наверняка? Быстрый Бен – вот только его здесь нет. И убийцы тоже, Калама Мехара. Значит, остался… что ж, один человек. Кенеб остановился у шатра, отметил, как высоко стоит солнце над горизонтом. Если поспешить, ещё можно успеть, прежде чем Сорт поговорит с ними.

Кенеб направился к стоянке морпехов.

– Что вы хотите, чтобы я вам сказал, Кулак?

Сержант разложил перед собой полдюжины тяжёлых арбалетных стрел. Он уже прикрепил «шрапнели» к двум из них и трудился над третьей.

Кенеб пристально смотрел на глиняную гранату в руках Смычка.

– Сам не знаю, но давай честно.