Видение.

Он только и мог, что смотреть.

Тавор зарычала, повернулась к щуплому мальчишке, который стоял поблизости.

– Свищ! Найди офицеров в лагере! Нам нужно…

– Да, адъюнкт! Семь сотен и девяносто один, адъюнкт. Кулак Кенеб. Кулак Тин Баральта. Живы. Я сейчас приведу к ним помощь.

А затем мальчишка пробежал мимо Блистига, вниз по откосу, а следом за ним – собаки.

Видение. И знамение, да. Теперь я знаю, чтó нас ждёт. В самом конце. В самом конце всего, в конце долгой, долгой дороги. О, боги…

Но она уже отвернулась, оказалась к нему спиной. Она смотрела на горящий город, на жалкую, дрожащую череду выживших, которые продолжали выходить из колдовского тоннеля. Семь сотен и девяносто один. Из трёх тысяч.

Но она слепа. И не может увидеть, то, что я вижу…

Адъюнкт Тавор. И пылающий мир.

Двери с грохотом распахнулись, и внутрь вкатилась волна дыма и жара, омыла лодыжки Корабба, затем устремилась вверх, дым заклубился под куполом, заметался под ударами сквозняков. Воин загородил собой сбившихся в кучку детей и обнажил саблю.

Он услышал голоса – малазанская речь – затем увидел фигуры в сумраке коридора. Солдаты, впереди – женщина. Заметив Корабба, они замерли.

Мужчина шагнул вперёд и оказался перед женщиной. На его обожжённом лице ещё можно было различить изуродованные следы татуировки.

– Я – Ютарал Гальт, – прохрипел он. – Пардиец…

– Предатель! – рявкнул Корабб. – Я – Корабб Бхилан Тэну'алас, второй после Леомана Кистеня. А ты, пардиец, – предатель!