Ганат отступила на шаг.
– Что ты сделал?
Приглушённый шум и рокот нарастали, прорезался мерный топот армии на марше, треск сомкнутых щитов, оглушительный бой железного и бронзового оружия по их краям, скрип повозок и стук колёс по разъезженным дорогам, а теперь и шёпот, гулкое столкновение конской плоти со строем копейщиков, крики животных разорвали воздух, затем стихли, но потом столкновение повторилось, уже громче, ближе, и яростная дрожь прокатилась по заливу, оставив за собой бледную, мутную, алую дорожку, что растекалась в стороны и погружалась на дно. Раздались голоса, выкрики, яростный и жалобный вой, какофония спутанных жизней, каждая из которых жаждала отделиться, получить отдельное существование, стать уникальным созданием с глазами и голосом. Истрёпанные сознания цеплялись за воспоминания, что рвутся из рук, точно изодранные знамёна, с каждым потоком пролитой крови, с каждым сокрушительным поражением. Солдаты умирают, вечно умирают…
Паран и Ганат видели, как бесцветные, мокрые штандарты рассекли поверхность воды, облепленные илом копья взвились в воздух – штандарты, знамёна, пики, увенчанные жуткими трофеями, поднимались теперь по всей линии побережья.
Море Рараку отдало своих мертвецов.
В ответ на призыв одного-единственного человека.
Белые, костяные руки вцепились в древка чёрного дерева, дрогнули предплечья под изрубленными и ржавыми наручами, а затем из чистой воды явились прогнившие шлемы и лишённые плоти лица. Люди, трелли, баргасты, имассы, яггуты.