– Думаю, что да.

– Он был Взошедшим, Ганос Паран. Ему поклонялись как богу анклавы имассов, баргастов и треллей. Наполняли его уста кровью. Никогда он не знал жажды. Не ведал и мира. Интересно, как он пал.

– Думаю, я бы и сам не отказался узнать это, – пробормотал Паран, потрясённый словами яггутки. – Никто мне не поклоняется, Ганат.

– Скоро начнут. Ты лишь недавно Взошёл. Не сомневаюсь, что даже в этом вашем мире нет недостатка в последователях, в тех, кто отчаянно нуждается в вере. И они отыщут других и сделают их жертвами. Разрежут их и наполнят их невинной кровью сосуды – во имя тебя, Ганос Паран, и так будут взыскивать твоего вмешательства, твоего внимания, поддержки в деяниях, которые сами сочтут благочестивыми. Странник хотел их одолеть, как и ты, вероятно, захочешь – потому стал богом перемен. Он избрал путь нейтралитета, но окрасил его любовью к непостоянству. Врагом Странника была скука, застой. Потому форкрул ассейлы и хотели его уничтожить. Как и всех его смертных последователей. – Она помолчала, затем добавила: – Быть может, они преуспели. Ассейлы никогда легко не отказывались от задуманного.

Паран молчал. В словах Ганат скрывались истины, которые он увидел и осознал, и теперь их груз тяжело лёг на его дух. Бремя рождалось с потерей невинности. Наивности. И хотя невинные стремились утратить свою невинность, те, кто уже это сделал, завидовали невинным, ибо познали горечь в отсутствии того, что утратили. Первые и вторые не могли обменяться истинами. Паран почувствовал завершение некоего внутреннего странствия и понял, что не рад этому чувству, не рад и тому, куда привел его духовный путь. Его не устраивало то, что невежество оказалось неразрывно связано с невинностью и утрата первого неизбежно приводила к утрате второй.

– Я огорчила тебя, Ганос Паран.

Он поднял взгляд, затем пожал плечами:

– Ты явилась… вовремя. К моему великому сожалению, но всё равно, – он вновь пожал плечами, – быть может, это и к лучшему.

Ганат вновь посмотрела на море, и Паран проследил за её взглядом. Небольшой залив перед ними вдруг сковал штиль, хотя за ним продолжали бежать белоснежные барашки пены на волнах.

– Что происходит? – спросила она.

– Они идут.

Издали послышался звон и грохот, поднимавшийся словно из глубокой пещеры, и закат будто ослаб, огонь его покорился смятению, словно тени сотни тысяч закатов и восходов вступили ныне в небесную войну.

А горизонт сомкнулся, окутанный тьмой, дымом и поднятым бурей песком и пылью.

Прозрачные воды залива дрогнули, снизу поднялись клубы ила, и штиль покатился наружу, к югу, смиряя дикость пресноводного моря.