Но может, для вас оно есть, может, вы сумеете это сделать, если посчитаете нужным – я не знаю – я был не прав, прикоснувшись… там, в той пустыне. Я не понял, а Бодэн никогда бы не догадался, что произошло, как именно я был отмечен.
Отмечен, как я теперь вижу, для этого дела.
Отмечен, как я теперь вижу, для этого дела.
Слышите ли вы меня? Ближе – видите ли вы тьму? Именно в ней я и жду вас.
Слышите ли вы меня? Ближе – видите ли вы тьму? Именно в ней я и жду вас.
Миллионы голосов, плачущих, кричащих голосов, исполненных нужды – он слышал их…
О боги, кто я? Я не помню.
О боги, кто я? Я не помню.
Только это. Темнота, окружающая меня. Мы, да, все вы – мы все можем подождать здесь, в темноте.
Только это. Темнота, окружающая меня. Мы, да, все вы – мы все можем подождать здесь, в темноте.
Не обращайте внимания на боль.
Не обращайте внимания на боль.
Ждите со мной. В этой тьме.
Ждите со мной. В этой тьме.
И голоса, бесчисленные голоса, в своей всепоглощающей, невыносимой нужде, ринулись к нему.
К Кованому щиту, который примет их боль, потому что он помнит эту боль.
Темнота приняла их, и тогда Геборик Призрачные Руки, Кованный щит, познал ужаснейшую из истин.
Никто не может по-настоящему запомнить, какой сильной была боль.
Два тела упали на палубу, как сломанные куклы. Маппо бросился к ним, пытаясь удержаться на ногах, потому что Злоба снова разворачивала корабль. Трелль понимал, что каждый судорожный вдох причиняет дракону боль, вонь обожжённых чешуек и плоти витала в воздухе.