Даже столь слабый треск катящихся костей встревожил Банашара. В эту ночь пробуждался Червь, и с ним к бывшему жрецу вернулась чувствительность к шёпоту магии. Далее – едва он сошёл со своего пути и отыскал закоулок, в котором можно скорчиться, сердце колотилось – он почувствовал одну за другой множественные пульсации волшебства – ворота, прорезавшие тончайшую щель, внезапное, жестокое расплетение какого-то незримого гобелена, и в самом конце – дрожь под ногами, будто нечто огромное и ужасное ступило на остров.
Банашар – у него кружилась голова от стольких волн страшной силы – снова выпрямился, держась одной рукой за грязную стену, и пошёл назад – к причалам.
Подойдя ближе, он учуял в воздухе запах страха, едкий и горький, и тут же вокруг показались молчаливые силуэты, торопящиеся мимо – начало исхода. Одни лица искажал страх, другие потемнели от злости – как будто их планы внезапно рухнули и люди ещё не успели ни привыкнуть к этому, ни найти время, чтобы обдумать всё заново.
В прежние дни такое событие, на исходе лета, в канун прихода Д'рек на смертную землю…
Мысли ушли, исчезли, оставив только вкус пепла во рту.
Он добрался до широкого проспекта перед причалами. Там и тут шли люди. Но если злость и осталась, она замутилась, потеряла цель. Охвативший всех порыв… притупился.
Проходя мимо какой-то старухи, Банашар потянулся к ней.
– Эй, – сказал он. – Что случилось?
Она уставилась на него, потом вырвала руку, будто его прикосновение было заразным.
– Моровые корабли, – прошипела она. – Убирайся от меня!
Он дал ей уйти, остановился, уставился на суда, заполняющие залив.