До него, значит, дошли слухи, что я «ловко устроился при дворе». «Повлияй, — говорит, — любефный друг мой Флавик, на фтарого кретина Катому, да пофкорее, дгужок!» А как теперь влиять?! Метанку я уже возвернул и все вознаграждение сполна получил! Под каким предлогом у Дубовой Шапки новые бонусы выпрашивать? Ради чего он мне навстречу пойдет, а?

Другое дело, если бы волшебный поясок был по-прежнему у меня за пазухой. Можно бы, чисто теоретически, завязать на нем очередной узелок… В этом случае Метанке пришлось бы оставить новообретенный отчий дом и снова прилететь ко мне, к любимому хозяину. Я бы очень ей обрадовался, честно-честно. Посадил бы девочку в благоустроенный подвал и стал ждать, пока посадник Катома сам не явится с визитом. Что ж вы, посадник, опять дочурку упустили? Нехорошо-с. Так и быть, я вторично возьмусь ее разыскать (в последний раз! только ради нашей дружбы!), однако вам придется… нет-нет, денег нам больше не надо! Все гораздо проще: вам придется оставить князя Лисея Вышградского в покое…

М-да, было бы круто. Но — нет пояска. Я уже вернул его Метанке, дери меня! К сожалению, больше не могу на халяву эксплуатировать юную ведьмочку… Нет рычагов влияния.

Я грустно перевел взгляд на Фоку. Боюсь, любезный дружище, «Лубок Энтертейнментс» при всем желании не сможет оказать содействие твоему князю Алексиосу Вышградскому… Золоченой греческой коннице придется красиво лечь костьми — прямо там, в кровавых тисках на берегу глубокого Глыбозера. С одной стороны — черный грозовой фронт Чурилиного войска, с другой — длинные светлые копья властовской дружины воеводы Гнетича. Надеюсь, у Лешки хватит мудрости на то, чтобы вовремя сбежать из ставки — прежде, чем в его шатер ворвутся озлобленные кинг-конги с амулетами Чурилы на волосатых грудях…

Фока смотрел на меня, как голодный беспризорник на педагога Макаренко. В крупных глазах цвета крепкого чая горел жесткий, упрямый огонек надежды. Надежда — тупая, но живучая тварь. Кто знает, подумал я… Может быть, и есть некий выход…

Я отвернулся от уповающего Фоки и невесело прошел к окну. За толстой запотевшей слюдой сгущалась зеленая чернота назревающей июньской ночи — отвязно-безлунной и ненастной. Прямо перед окном в грозовом нетерпении шумно мотались мутные древесные ветки. Пожалуй, будет мощный дождь. Маленький зелененький листик, влажно телепавшийся перед глазами, приклеился снаружи к полупрозрачной слюде. Надо бы выручить Старцева, дери его.

Возможно, я поступил не вполне красиво. Мне заранее стыдновато, особенно перед читательницами. Они не сразу простят джентльмену то, что я сделал.