Толкнув замешкавшегося холопа с ковровой дорожкой, я вышагнул на крыльцо. Ударила дробь, жестяная оторопь — стальными рукавицами по щитам! Визгнули трубы: толпа вздохнула, кратко заревела — и смолкла напряженно. Я увидел круглые пятна белых лиц: черно-синие точки глаз; мельком разглядел желтобородого купца в первом ряду, взмокшего под меховой шапкой. Рослого одноглазого старика в потемневшем рогатом шлеме. Широкоплечую бабу-богачку, сопревшую под дюжиной пестрых платков. Мой народец, подумал я, подходя к точеным перильцам. Поднял лицо, обводя толпу уже натренированным взглядом властителя. «…Ах, каков худенький…» — донесло женский шепот снизу, из первых рядов. «…Лют хозяин… очи яры, сущи уголья!» — восхищенно крякнул кто-то сбоку.
«…Сначала подарки», — кивнул я посаднику Босяте. Толстячок, блеснув плешью, суетливо метнулся в толпу: «Подарочки несить, да живче! Кто с данью, князь зовет!» В толпе испуганно загудело, возникло брожение — растрепанный глашатай выбежал под крыльцо и, хрипло заорав, объявил первого дарителя.
Вышел боярин Терпила, вывел злобного, фантастически изящного торского жеребчика, мокро и черно блестевшего мускулатурой под расшитым потником, под самоцветной сбруей. Вывалил из толпы широчайший кузнец Молотун, глава огнецкой артели — преподнес чудеснейшие кольчужные перчатки, легкие и гибкие, кованные в полтора года из трех тысяч мельчайших колец. (Данила восхищенно покачал головой, попросил поглядеть — я протянул ему одну перчатку незаметно, за спиной.) «Даренье тебе, княже, от нашеских от рыбарей жиробережских!» — гордо объявил поджарый загорелый мужик, презентуя звероподобную стерлядь (два парубка едва дотащили, передали посаднику Босяте). «Подарок от братьев Ветлужан, купецкого роду!» — прохрипел сизый (видимо, с похмелья) детина, облаченный в бирюзовый, сплошь искрящийся бисером запашень с длинными рукавами — махнул рукавом, и вынесли отрез драгоценной царьградской камки — цветного шелка в узорах и рисунках. Принимая подарок, Дормиодонт Неро побледнел. Здесь, на Руси, царьградская камка казалась поистине страшным сувениром. Напоминанием о невозвратимых солнечных днях, когда у каждого из моих катафрактов была любимая девушка, маленькая тонкая гречаночка, носившая на плечах накидку из такого же шелка с золотистыми узорами зодиаков, растений и ангелов по пепельно-алому фону…
Поток дарителей, казалось, не иссякнет до вечера — купцы и ремесленники выстроились в длинную очередь, волоча за собой сундучки с драгоценностями, мешки со снедью. Я расслабился, попросил принести полный кубок малинового и парадный трехногий стульчик из рыбьего зуба. Свита тоже разомлела от жары и приятных эмоций: царь Леванид перестал разглядывать экзотическую славянскую толпу и, позевывая, опустился в плетеное креслице. Данька прислонился к столбу и задумался о чем-то — делая вид, будто изучает конструкцию перчатых рукавиц. Мстиславка Бисеров и вовсе убежал куда-то на женскую половину («надо мне постричься, побриться и сделать педикюр, точно-точно», пояснил он, удаляясь вместе со своим рыжим адъютантом).