Гроза хорошо похозяйничала – много дров наломала в тайге. Ветки валялись на тропах, косматые кроны. Издалека в глаза бросалось белое мясо деревьев, разрубленных молнией. Высоковольтные опоры там и тут накренились, поставленные наспех. Связки разбитых изоляторов лежали у подножий.

Иван Персияныч и Серьга ехали верхами, но кое-где сёдла приходилось покидать – тайга была густая, непролазная.

В одном месте Иван Персияныч едва не наступил на оголенный провод.

– Стальная змеюка! – предупредил он Серьгу. – Гляди, чтоб не ужалила!

Чистяков посмотрел на провод и подумал: «Если не найдём – пускай ужалит… мне всё равно…»

И тут же он бодрился – перед собою и Персиянычем.

– Ничего, – грозно говорил, – мы ещё посмотрим, кто кого…

Они остановились на краю мохового болота, на сухом пригорке. Ванюша Стреляный давно здесь не был. На высоченных соснах когда-то находилось знаменитое в округе токовище, так называемые Глухариные Посиделки. Теперь – куда ни посмотри – только пеньки остались. Огромные округлые пеньки, на которых можно насчитать сотни две или три туго скрученных, смолами залитых годовых колец. Да ещё опоры торчат на токовище. Редкие железные опоры, нахально раскорячившиеся между пеньками. Сырые провода чуть слышно «токуют» в вышине смертоносным электрическим током.

– Серьга, смотри!

– А что там?

– Капалуха.

Грозою или током убитая глухарка, похожая на серую курицу, лежала на тропинке. Иван Персияныч откинул птицу в заросли чапыжника, сбил с ладоней мокрое перо и нахмурился пуще прежнего. Убитая капалуха показалась недобрым знаком.

Что-то зловещее крылось в болотных широких туманах, подпоясавших деревья и высоковольтные опоры, над которыми – тусклой далёкой лампочкой – разгоралось мглистое солнце.

16

Прошло три дня. Наладилась прозрачная погода. Остатки ливня высохли. Облака ушли. И солнце принялось нещадно, жестоко жарить. Воздух наполнился звоном стрекоз, протяжным гудом-перегудом оводов, шмелей и пчёл. С новой силой попёрла трава на лугах. Цветы разневестились. Как хорошо в эту пору, когда у тебя всё ладно, всё путём. И как тяжело в эту пору, когда сердце твоё – словно тупым ножом вдоль и поперёк изрезано.

Иван Персияныч со своим добровольным помощником, в бесполезных поисках забывая сон, еду и отдых, с утра до вечера неутомимо рыскали болотами, лугами и тайгой. Коней до полусмерти замордовали и сами «ноги оттоптали до коленок». Исхудали оба, изорвались, лазая по буреломам, шарагам. У старика седых волос прибавилось на голове и в бороде. А Чистяков наоборот – почернел. Глаза большими сделались, скулы острыми краями выперли наружу – того и гляди, кожа лопнет.