Светлый фон

Осмотрели все таёжные закоулки: зимовьюшки, пасеки, лабазы. Нет нигде. Только белый Олеськин бантик нашли на Русалкиных Водоворотах и две пустые бутылки из-под вина. Одну кружило в водоворотах, другая – под калиновым кустом.

– «Волчья кровь». – Серьга пощёлкал ногтем по этикетке. – На днях к нам в деревню завозили эту «кровь». Дешевое, люди хватали помногу, а потом объявление было по радио: срочно сдайте в магазин, деньги возвратят. А кто выпил – срочно к доктору…

– А что такое? Почему?

– Вино отравленное. Помереть – не помрешь, но озвереть, говорят, можно запросто.

Они поспешили на Седые Пороги. Была надежда, хотя и слабая: узнать у продавщицы, кто покупал вино – не сдал обратно.

Был жаркий, хоть и предвечерний, предзакатный час. Отраженным солнцем полыхали окна, река пылала червонным золотом. Людей почему-то ни на огородах, ни на улицах не видать – будто бы вымерли Седые Пороги. Только свинья лежала поперёк дороги – в грязи, оставшейся после дождей. В тени сараев и домов прятались куры – копошились на завалинках и под деревьями. От реки доносило тонким духом прохлады, сухими полынями.

В просторном переулке перед магазином виднелись свежие следы грузовика – недавно подруливал. Старые облупленные ставни магазина были плотно закрыты – железные полоски перекрестили окна с угла на угол. На магазинных дверях, оббитых новым цинковым листом, красовался грушевидный, на гирю похожий замок. Рядом – химическим карандашом нацарапанное объявление:

 

ГРАЖДАНЕ!

МАГАЗИН ЗАКРЫТ НА ПРАЗДНИК ПЕРВОЙ ЛАМПОЧКИ!

 

– И что это за праздник? – не понял Иван Персияныч.

– Плотину построили, – догадался Чистяков. – Досрочно. Обещали по осени…

Стреляный пожал плечами.

– А куда же вино сдавать? Если я, например, хочу сдать?

Густые кусты бузины за магазином зашевелились. Человек, дремавший в холодке, поднялся и, размахивая рукою в надежде отыскать опору в воздухе, отчаянно провозгласил:

– Вино сдавать сюда! – Он потыкал пальцем по своей груди. – Скуплю по государственной цене!

Поначалу Иван Персияныч не обратил внимания на эту «пьянь и рвань», а потом, присмотревшись, изумлённо воскликнул:

– Чистоплюйцев?! Чудак? Ты ли это?

– Это? – Человек, сидевший под кустами бузины, опять потыкал пальцем по своей груди. – Это, кажется, я… Я так своим скудным умишком сужу…