Снова и снова я отбивался от факелов. Снова и снова жег нападавших. Снова и снова слышал их предсмертные вопли.

Дым слепил меня, как смертного. Мальчики панически ревели – их выносили из дома на крышу.

– Амадео! – вскричал я.

Откуда-то сверху донесся его отчаянный зов.

Я поспешил наверх, но на каждом пролете меня осаждали новые враги – пришлось как можно быстрее отбрасывать их в сторону, играя в старую игру.

– Амадео, используй свою силу! – кричал я, не видя его. – Используй способности, что я тебе дал.

Но в ответ я слышал только его крики.

Я поджег всех, кто толпился вокруг. Я не видел ничего, кроме горящих фигур и все новых и новых факелов, которые едва успевал отталкивать.

– Вы сгореть хотите? – вскричал я, надеясь, что угрозы подействуют, но они не возымели эффекта.

Охваченные фанатичным пылом, они наступали.

– Сантино шлет свой священный огонь. Сантино шлет свое возмездие. Сантино забирает учеников. Сантино забирает твоих детей. Настало время тебе сгореть!

Совершенно неожиданно – действительно неожиданно! – собралось семь-восемь нападавших, образовавших роковой круг: они оказались достаточно ловкими, чтобы метко швырнуть в меня факелы и поджечь мою одежду и волосы.

Огонь охватил мое тело, поглотив голову, руки, ноги.

Сперва я подумал, что это ерунда, что я выберусь, ведь я бессмертный, я – Мариус, но тут на память пришла страшная картина египетского старца, сожженного лампой, окутанного зловещим дымом на полу моей комнаты.

На память пришла кровь Эвдоксии в Константинополе, воспламенившаяся на полу святилища.

На память пришел бог друидов с черной, обожженной кожей.

И в следующее мгновение я понял, что воспламенилась и моя кровь, что, несмотря на выносливость кожи и костей, невзирая на силу воли, я горю – горю так быстро, с такой болью, что мне уже никак не спастись.

– Мариус! – в ужасе кричал Амадео. – Мариус! – Его голос звенел как колокольчик.

Выбирая направление, я не рассуждал.

Помню, что как-то добрался до крыши и что вопли Амадео и мальчиков остались далеко позади.