Я долгое время молчал, не позволяя себе даже успокоить ее, обдумывая ситуацию со всех сторон, если вообще можно думать, испытывая подобную боль. Я перестал владеть своим рассудком. И отчетливо это понимал.

И в моих страданиях я решил, что смогу предать Бьянку. Если она позволит, я пойду на предательство. Или же просто воспользуюсь ее милосердием, оставив ее наедине с загадкой, которую ей никогда не разгадать.

Разумеется, предать проще всего. Принять ее благодеяния и потом оставить. Но такой поступок потребует величайшего самообладания.

Я не знал, хватит ли его у меня. Мне было так плохо, что я ничего о себе не знал. Я вспомнил, как давным-давно поклялся, что, пока я в Венеции, она всегда будет в безопасности, и содрогнулся при мучительном воспоминании о былом могуществе. Да, я поклялся всегда защищать ее в благодарность за заботы об Амадео, к которому она не подпускала смерть, пока на закате я не пришел и не принял его в свои объятия.

Что мне сейчас до тех обещаний? Нарушу ли я клятву, словно она для меня – пустой звук?

Тем временем она продолжала обращаться ко мне, как в молитве. Она взывала ко мне, как я взывал к Акаше.

– Мариус, где ты? Уверена, ты меня слышишь. Я приготовила мягкую одежду, тебе не будет больно. Я собрала полотна для повязок. У меня с собой удобная обувь для твоих ног. – Она говорила и плакала. – Мариус, я взяла для тебя мягкую тунику из бархата. И один из твоих любимых красных плащей. Позволь мне прийти к тебе, принести вещи, помочь тебе, обработать раны. Я тебя не испугаюсь.

Я лежал, слушал ее рыдания и наконец решился.

«Ты должна сама прийти ко мне, милая. Я не могу сдвинуться с места. Принеси одежду, которую ты описала, но не забудь заодно и маску – их полным-полно у меня в шкафу. Принеси ту, что сделана из темной кожи и украшена золотом».

– Мариус, я все собрала, – ответила она. – Скажи, куда мне прийти.

Я послал ей очередное мощное сообщение, подробно обозначив, где находится мой дом, и объяснил, что она должна проникнуть внутрь, найти дверь, окованную бронзой, и постучать.

Разговор утомил меня донельзя. И снова я в тихой панике прислушался, нет ли поблизости чудищ Сантино, размышляя, вернутся ли они и когда.

Но глазами гондольера Бьянки я вскоре увидел, как она выходит из обгоревших развалин моего дома. Гондола отчалила.

Наконец раздался долгожданный стук в дверь, окованную бронзой.

Собрав все силы, я начал постепенно передвигаться к каменной лестнице.

Я прижал ладони к поверхности двери.

– Бьянка, – выговорил я, – ты меня слышишь?

– Мариус! – вскричала она и всхлипнула. – Мариус, я знала, что это ты, что это не самообман. Ты действительно жив, Мариус. Ты здесь.