– Мариус, – жалобно сказала она, – ты знаешь, как я люблю тебя и как мне не нравится тебе перечить.

– Нет, говори, что думаешь, – немедленно потребовал я.

– Подумай, сколько он выстрадал, – сказала она. – Он был совсем ребенком!

Я не мог не согласиться. Но ответил:

– Да, Бьянка, но он уже не ребенок. Он сохранил красивую внешность мальчика, которому я отдал Кровь, но превратился в патриарха праха. Вокруг Париж, чудесный Париж! Я видел, что он ходит по улицам совсем один. Его никто ни в чем не ограничивает. Он вполне мог бы охотиться на злодеев, как мы. Но он наслаждался невинной кровью, причем не один раз, а дважды.

– Ясно. Вот что тебя огорчило.

Я задумался.

– Верно. Я сам того не понял, но меня отвратили бессмысленные убийства. Я думал, дело в обращении со стаей. Но ты права. Причина – в двух жертвах, погибших ради жаркого горячего пира, когда Париж кишит замешанными в преступлениях смертными – только выбирай.

Она положила руку мне на ладонь.

– Если я и захочу похитить из логова одного из Детей Тьмы, – сказал я, – это будет Сантино.

– Нет, не смей появляться в Риме! Ты не знаешь, остались ли в собрании старожилы.

– Когда-нибудь, – пообещал я, – я там побываю. Когда я окончательно удостоверюсь в собственном могуществе и перестану сомневаться, хватит ли у меня бессердечия уничтожить целую группу себе подобных.

– Успокойся, – сказала она. – Прости меня.

Я умолк.

Она знала, сколько ночей я провел в одиночестве. Пришло время признаться, чем я занимался, пока бывал один. Пришло время приступить к выполнению тайного замысла. Впервые за всю нашу совместную жизнь я собирался возвести между нами стену, одновременно дав ей именно то, к чему она стремилась.

– Но оставим разговоры об Амадео, – предложил я. – У меня на уме более радостные события.

Она тотчас заинтересовалась. Она протянула руку и привычным жестом погладила мне лицо и волосы.

– Рассказывай.

– Сколько лет назад ты спрашивала, можем ли мы обзавестись собственным жильем?

– Ах, Мариус, не дразни меня! Разве такое возможно?