– Я отчаянно хочу остаться. Но ты знаешь, что я должен.

– Я не хочу тебя любить, если ты умрешь, – заплакала она, зарываясь лицом в его руку. – Я не люблю тебя.

– Файер, – сказал он. – Сделай кое-что для меня. Пошли мне весточку на северный фронт, чтобы я знал, как ты тут.

– Я не люблю тебя.

– Значит, не пошлешь?

– Нет, – сказала она растерянно. – Да. Пошлю. Но…

– Файер, – перебил он мягко, начиная выпутываться из ее объятий. – Чувствуй, что чувствуешь. Я…

Еще один голос, резкий от нетерпения, перебил от двери:

– Командир! Лошади запряжены.

Бриган обернулся к человеку и выругался с таким ожесточением, какого Файер никогда раньше не слышала. Человек в смятении удрал.

– Я люблю тебя, – очень спокойно сказал Бриган ей в спину. – Надеюсь, в грядущие дни для тебя будет утешением знать это. Все, о чем я прошу тебя, – постарайся есть, Файер, и спать, как бы ты себя ни чувствовала. Ешь и спи. И пришли мне весточку, чтобы я знал, как ты. Скажи мне, если нужно прислать тебе что-нибудь или кого-нибудь.

«Береги себя. Береги себя», – послала она ему мысль, когда он вышел из здания и вместе со своими воинами с грохотом проскакал в ворота.

Какое глупое и пустое напутствие для кого угодно и где угодно.

Глава двадцать девятая

Глава двадцать девятая

Файер решила, что человеку без рук в Половодном форте делать нечего. Клара была занята военачальниками Бригана и непрерывным потоком гонцов, Гаран же вообще редко показывался, а когда появлялся, то хмурился в своей обычной манере. Файер избегала их так же, как избегала лазарета, где бесконечными рядами лежали и мучились раненые воины.

Ей было запрещено выходить за пределы укрепления, и она проводила время в двух местах: в спальне, где с ней жили Клара, Муза и Марго, – там она притворялась спящей каждый раз, стоило Кларе войти, потому что та задавала слишком много вопросов об Арчере, – и на тщательно охраняемой крыше форта, где она стояла в теплом плаще с капюшоном, хорошенько спрятав руки под мышками, и общалась с серой пятнистой лошадью.

Кобыла – а Файер теперь достаточно оправилась, чтобы понимать, что это кобыла, – жила на скалах к северу. Она отбилась от отряда Файер, когда он подходил к форту, и, несмотря на увещевания конюха, не соглашалась пойти на конюшни с другими лошадьми. Файер не позволила усмирять кобылу снадобьями и сама отказалась заманивать ее в заточение. Конюх воздевал руки к небу от досады. Кобыла, очевидно, оказалась очень ценной, но он был по уши в заботах о раненых лошадях, слетевших подковах и порванной боевой упряжи, и у него не было времени на строптивицу.