Имшэль удивленно глянул на нее:

– А ведь и вправду бросишься, верно? Надо же.

Я-то думал, для тебя нет ничего дороже трона.

– Знаешь, ты прав, – сказал Фелассан. – Огонь и мечи – это пресно… но что, если грядет нечто большее?

– Я весь внимание, Медленная Стрела, – объявил демон. – Что ты можешь совершить такого, чего я не видел уже сотню раз, когда потные смертные предавались похоти, раздорам и кровопролитию?

Фелассан ничего не ответил, лишь улыбнулся, и эта улыбка на миг оживила татуировки на его лице.

– Ух ты! – выдохнул Имшэль. – Так это обещание?

– Я бы скорее сказал – угроза.

– Императрица, – демон повернулся к Селине, глядевшей на него с сомнением, – желаю тебе удачи. Я более чем уверен, что она тебе пригодится. Что бы ни произошло, полагаю, Орлей в ближайшее время станет весьма увлекательным местечком.

Ослепительный свет окутал Миирис, и она повалилась на колени. Посох ее вновь засиял морозно-белым светом. Мгновение вокруг нее трепетал неясный зыбкий силуэт, льнувший туманной дымкой к ее телу. Затем он сорвался с места, пролетел через зал и нырнул в один из элувианов. Зеркало полыхнуло ослепительно-алым, но тут же вновь потемнело, погружаясь в привычный сон, – и демон исчез.

Мишель и Гаспар на мгновение прервали бой и разом глянули на Лиенн и Миирис. И, не проронив ни слова, опять набросились друг на друга.

Бриала бросила взгляд на рунный лабиринт. Узор был замысловат и сложен, но, хотя Мишель и Селина дружно утверждали, что не в состоянии его увидеть, для Бриалы он оставался безупречно осмысленным.

Затем она взглянула на Селину, которая благодарно кивнула ей и вновь стала следить за поединком.

И наконец она посмотрела на Фелассана, который рассказал ей историю о привязанном к дереву Фен’Хареле.

– Я уж решил, что разделался с тобой, – выдохнул Гаспар, когда они на секунду прервали бой.

Мишель промолчал. Великий герцог и прежде почти допек его своей болтовней.

Раненое бедро болело так, словно в него воткнули раскаленный кинжал, кровь сочилась из раны, постепенно скапливаясь под доспехом. Резь в глазах до сих пор напоминала об отчаянной выходке Гаспара со щитом, а раны в боку и над бедром очень скоро скажутся на его подвижности. Мучительно ныли руки, и грудь при каждом вдохе пронзала жгучая боль. Мишель надеялся, что это обычная усталость, а не рана, которая оказалась глубже, чем он предполагал.

Он проклинал свою неосторожность. Таким нескладехой он не чувствовал себя со времен академии. В те времена каждая тренировка грозила выдать его тайну, с каждым упражнением он рисковал раскрыть свое низкое происхождение.