– Сволочь! Не прощу! Никогда не прощу!

Рыдала, захлебывалась, вела себя, как самая настоящая истеричка, перешагнувшая через грань и соскользнувшая в пропасть – теперь все соседи решат, что она такая же – общажная…

– Не смей вот так приходить ко мне без звонка и предупреждения! Не смей исчезать без записки! Не смей, не смей, не смей!!! Сволочь!…

Ее мягко втолкнули в комнату. Умело и быстро заломили за спину руки, захлопнули ногой дверь – комнатушка окончательно погрузилась во мрак – и… обняли. Зарылись носом в волосы, погладили по затылку, прижали к себе так сильно, будто скучали не менее тоскливо и болезненно, будто скучали по-настоящему.

А она продолжала царапать куртку. Скрести по ней ногтями – силилась не то захватить гостя, чтобы удержать, не то порвать ему одежду, – изредка зло хлопала по спине ладонями, шептала, прерываясь на всхлипы:

– Не смей… Не смей… Не смей…

А потом ее поцеловали. Грубо и одновременно нежно, очень жадно, очень напористо – …и мир вдруг закружился и исчез. Мелькнула и пропала в сознании клетчатая сумка для сборов, напрочь забылось место, где лежат кроссовки, остался не заварен чай, и отдалилось в пространстве и времени расписание электропоездов, стучащих колесами по направлению к далеким краям.

– Я… тебя… не звала…

Ее не слушали – ее раздевали.

– И не… приглашала.

Яна икала, плакала и улыбалась одновременно – она чувствовала себя наркоманом, которому перед финальной, способной лишить жизни ломкой выдали последнюю дозу. Знала, что дальше будет больнее и хуже, но пока что радовалась – вновь проявляла слабину, но не собиралась корить себя за это сейчас – позже.

– Если опять уйдешь, не попрощавшись, я найду тебя и пристрелю, понял?

– Понял.

То было единственным словом, которое ей подарили до того, как обнаженную и дрожащую, уложили на мятую постель.

* * *

Он хотел забыть ее. Более того – пытался. Как пытался стереть из памяти собственные ощущения об их прошлом свидании, о том, что испытывал, чувствуя чужие касания, о том, на сколь длительный срок после этого потерял душевное равновесие. Потерял, да так и не нашел. Гнал от себя мысли о том, что изменения теперь неотвратимы, – хуже, они уже свершились, – не мог, хоть и силился понять, как совместить себя и ее в одном мире, не отдельно – вместе.

Как?

Ходить в этот мир на свидания, а в перерывах думать, что она – Яна – может проводить время с кем-то еще? Забрать ее с собой, рассказать обо всем, попробовать заставить принять правду? А сможет ли она, захочет ли? И не спросишь без пояснений, а пояснений без дополнительных деталей не сделаешь.