Светлый фон

– Вы ко мне?

– Я в магазин.

– Сейчас открою, заходите.

* * *

– Нет, я не могу понять такой любви, Дин, никак. Живет со мной, а делает все за спиной (обида). Замуж не зовет, отношения официально оформлять не хочет («как так?» – оскорбленная обида), но о любви говорить продолжает (недоумение, растущее из недоверия и страха «меня на самом деле не любят»). Я что, не в состоянии чего-то понять? Может, рожей не вышла? Или характером? (Чувство вины.) Готовить вроде бы умею, убираюсь постоянно – видит же, что хозяйка хорошая! («Дальнейший шаг должен сделать он. ОН, а не я!» – требовательность, взявшая начало от принуждения себя быть «хорошей» хозяйкой.)

В последний раз ее – Ленку Березникову – я видела несколько лет назад – мельком и на улице. Как сегодня, столкнулась с ней нос к носу на проспекте, но пить кофе тогда отказалась – спешила на работу. Зато никуда не спешила теперь – в сумочке лежали купленные для Эльконто заветные часы, срочных дел никаких, почему бы не провести десять-двадцать минут со старинной знакомой, послушать о ее жизни?

У нее был все тот же профиль – гордый, точеный. Сидя через две парты от нее в школьном классе, я часто думала о том, что именно такой лицевой абрис должен быть отчеканен на старинных монетах, – нос с горбинкой, губы рельефные, щеки впалые, скульптурные.

Да, профиль остался тем же самым, но многое изменилось. Например, стали короче и реже волосы – уже не блестели, любовно и многократно прочесанные гребешком. Сделались слишком тонкими и татуированными брови, опустились и поджались от частого недовольства губы.

– Детей он не хочет – говорит, на что растить, где жить? (Страх партнера перед будущим.) На съемную квартиру при этом находит. Слушай, может, он мне мозги парит? (Выросшая из обвинений злоба.)

– Не знаю.

Я действительно не знала, что ей сказать. Поддакнуть, мол, сочувствую, ты живешь со сволочью? А могла ли я утверждать, что Ленкин партнер – сволочь лишь потому, что у него, как и у всех остальных людей, имелись собственные стрессы? Чего-то боялся, где-то жадничал, где-то врал, где-то льстил. Выслуживал любовь, желал нравиться. Хотел жить не один, но не сдавать окончательно свои принципы и пространство, мечтал о словах нежности, а не осуждения, не терпел, когда его принуждали. За такое зовут сволочью?

Нет, передо мной в этом кафе сидела вовсе не Ленка, а извечная жено-мужская вражда, где каждая сторона из поколения в поколение считала себя правой:

– Я приношу домой деньги – она должна ценить меня за это!

– Я приношу домой деньги – она должна ценить меня за это!