Дай Бог, кара минет, и Ленка одумается чуть раньше. Осознает, что на самом деле ее жертвенность – это ее собственный выбор. Что желание быть для кого-то «хорошей», желание получить официальный статус, услышать заветные слова есть не что иное, как попытка отодвинуть на задний план свой собственный извечный «меня не любят» страх. Ей еще предстоит в полной мере осознать, что на этой планете ей никто – ни один человек, как бы она сама ни считала, – ничего не должен. Ни мать, ни отец, ни будущий ребенок, ни текущий партнер…
– Слушай, а ты-то замужем? – спросили меня минутой позже.
Я пожала плечами и порадовалась тому, что перед прыжком в родной мир привычно перевернула кольцо с «бесконечностью» символом к ладони.
– Официально нет.
– А дети есть?
– Нет, детей пока тоже нет.
– Все-таки сволочи они, да, Динка? Ну, ведь скажи?
И я в который раз за эту встречу промолчала.
* * *
Сигаретного дыма здесь было столько, что его не успевал относить в сторону ветер. Курили все: тощие подростки с сальными длинными волосами, крепкие приземистые мужики с незапоминающимися лицами, бандюки с золотыми часами, цепями и браслетами, огромные бритые наголо бугаи – у одних не хватало зубов, у других кривился вбок множественно переломанный нос, у третьих заплыли от синяков глаза.
На Каську внимания почти не обращали – сегодня она предусмотрительно натянула на волосы толстовку с капюшоном – незачем привлекать внимание. Но внимание-таки привлекалось – из-за ее кукольного лица, из-за слишком ярких голубых глаз, из-за пухлых губ бантом – черт, досталась же внешность.
Большинство посетителей торчало не у спуска в неприметный подвал, а внизу – в самом подвале – там, где уже вот как полчаса шли бои, где букмекеры принимали из протянутых рук банкноты, где пересчитывал в угловой будке за зарешеченным окном поставленное на кон «богатство» кассир.