А я знаю, кто виноват. Я вам скажу, кто виноват! Это всё проклятый капитализм! Напокупали иномарок, шмотки от версачей, гаджеты-фигаджеты… Тьфу! Я даже выговорить нормально не могу! Вот ответьте мне, я что, должен перед ним пресмыкаться, милостыню просить? – Лаврентий Палыч подлетел к Генке. – Или перед его недалёким братцем? Только потому, что у их папы с мамой денег куры обклевались? Поураганили в 90-е, нахапали – раз-два и в дамках! А у самих ни кожи, ни рожи. Да вы посмотрите на него, он щенок бесхвостый! Спекулянт! Асоциальный элемент! А я – боевой офицер!.. Или вот эта! – Перебежал к Рейфшнайдер-Хрюкиной. – У неё же интеллект табуретки! Мать за иностранца замуж! За иностранца! Врага отечества! А я ей: здрасьте, пожалста. Слушаюсь и повинуюсь. Разве это справедливо?! – Директор выпятил грудь и упёрся в Евгению Александровну. – Нет, вы ответьте! Справедливо?

– Лаврентий Палыч, помилуйте! – Секретарша Ниночка сорвалась с места и, не то бодро засеменив, не то покатившись, очутилась рядом с начальником. – Какая кровь? Какая война? Вы служили в строительных войсках…

– Цыц, женщина! Твой день – Восьмое марта!

Бледная секретарша от волнения вмиг стала красной, как сочный, спелый помидорчик.

– Ах, так? Я, конечно, женщина, да только без нас, без женщин, такие мужчины как вы и дня не протянули б! Сами теперь делайте себе чай с лимоном и без сахара. Сами измеряйте давление. Сами массируйте себе пятки. Я ухожу от вас! Ухожу к дворнику Коле! Да, он пьёт, но это оттого, что у него болит душа. А вы – сухарь в невидимых погонах. Вам душа по уставу не положена!

Театрально задрав подбородок, Ниночка продефилировала в общую гостиную. Шла она нарочито медленно, выводя пышными боками замысловатые фигуры и постоянно скашивая левый глаз – а вдруг бывший руководитель ещё одумается и бросится за ней с мольбой: «Вернись, я всё прощу»?

Но Лаврентий Палыч не одумался.

– Из-за своих комплексов и обид вы поставили под угрозу жизни невиновных, – подытожила Евгения Александровна. – Не вам рассуждать о справедливости.

Доходягин, ожидавший поддержки, начал сдуваться. Из бойкого, задиристого воробья превратился в мелкую и невзрачную гусеницу. Увы, ей уже не суждено воспарить бабочкой над суетным миром. Её удел – забиться в щель, хаотично шевелить лапками и мычать себе под нос:

– Я узнал легенду о Гришке-Разбойнике… Хотел его вернуть… Организовал этот лагерь, чтобы прошлое возродилось… Чтобы было как раньше… Чтоб последние стали первыми…

– Боюсь вас разочаровать, но как раньше уже не будет, – продолжила и.о. старшей вожатой. – Я сегодня же доложу о ваших постыдных махинациях в районный отдел образования и поставлю вопрос о вашей профпригодности. Обещаю, лагерь мы отстоим, закрытия не допустим. Но директора сменить придётся. А пока не началось разбирательство, я отстраняю вас от занимаемой должности. Пусть это противоречит субординации, но, как выяснилось, не всё можно прописать в должностной инструкции. Другого выхода у нас нет.