Церемония была короткой и, как ни странно, весьма достойной. Нора с Трэвисом обменялись сперва клятвами, затем – кольцами. В глазах Норы стояли слезы, в которых отражалось пламя свечей, и Трэвис на секунду удивился, почему ее слезы затуманивают его взгляд, и только потом понял, что он и сам вот-вот заплачет. Драматическое крещендо органа сопровождало их первый поцелуй в качестве мужа и жены – самый сладкий поцелуй в жизни Трэвиса.

Преподобный Дэн открыл бутылку «Дом Периньона» и, по указанию Трэвиса, налил всем по бокалу, включая органистку. Для Эйнштейна нашли блюдце. И ретривер, с довольным причмокиванием лакавший шампанское, радостно поддержал тост за жизнь, за счастье и за вечную любовь.

Эйнштейн провел день за книгами в передней части трейлера.

Трэвис с Норой провели день в дальнем конце трейлера, в постели.

Закрыв за собой дверь спальни, Трэвис поставил вторую бутылку «Дом Периньона» в ведерко со льдом и загрузил CD-проигрыватель дисками с четырьмя альбомами расслабляющей фортепианной музыки в исполнении Джорджа Уинстона.

Нора опустила жалюзи на единственном окне и включила маленькую лампу с абажуром из золотистой ткани. Мягкий янтарный свет, заливший комнату, сразу создал романтическую атмосферу.

Какое-то время они просто лежали в постели: разговаривали, смеялись и целовались, но постепенно разговоров становилось все меньше, а поцелуев все больше.

Мало-помалу, очень осторожно, Трэвис раздел Нору. Он еще никогда не видел ее обнаженной, и она оказалась даже более обворожительной и прекрасно сложенной, чем он себе представлял. Стройная шея, красиво очерченные плечи, полная грудь, впалый живот, изящные бедра, пикантные круглые ягодицы, длинные гладкие ноги – каждый изгиб, каждая впадинка, каждая складочка этого великолепного тела возбуждала Трэвиса и одновременно переполняла его неимоверной нежностью.

Раздевшись, Трэвис начал терпеливо и осторожно обучать Нору искусству любви. Сгорая от желания доставить ей удовольствие и в то же время отдавая себе отчет, что все это ей в новинку, Трэвис показал Норе – здесь не обошлось и без упоительного поддразнивания, – какую невероятную гамму ощущений могут доставить его язык, пальцы и мужское естество.

Трэвис ожидал, что Нора будет сомневаться, смущаться и даже бояться, поскольку первые тридцать лет жизни не могли подготовить ее к такой степени интимности, но не обнаружил у Норы даже намека на фригидность. Она демонстрировала живую готовность участвовать во всех любовных играх, что могли доставить удовольствие Трэвису или им обоим. Он наслаждался ее едва слышными вскрикиваниями и задыхающимся шепотом удовольствия. Нора стонала и содрогалась в экстазе, тем самым все больше возбуждая Трэвиса, который достиг такого, почти болезненного, сексуального напряжения, какого ему прежде еще не доводилось испытывать.