В глазу по-прежнему темно, лапы не слушаются (как буд-то мышцы в них сгорели). Тишина внутри и снаружи. Вокруг на километры никого. Внутри – на годы, на столетья, навсегда. Заяц лежит мордой в землю и зачем-то плачет.

«Может быть… нет ничего?! Какой я рыцарь?! Какие Боги?! Корни! Голые обезьяны! Звёзды эти «бесконечные»! Война! Что это вообще такое? Что за бред спятившего наркомана?! Это же… о да! Да! Тогда на площади (Боже, когда это было!) Волков выстрелил в меня почти в упор, и с той-то пули меня и крутит! Всё это с того момента и началось! Вот всё, что после было – просто бред! Бред!

БРЕД!

Никто я… и звать никак. Ничего я не могу и ничего не сделаю. Я даже не уверен теперь, что могу пошевелить своей лапой! Но так спокойно вдруг (хоть и страшным покоем спокойно). И… и хорошо это? Хорошо или нет? Так может быть и хорошо, когда спокойно, нет? Ась?! А? … Лежать без смысла. Пылью лежать и ни о чём не думать. Вот здесь! Вот здесь теперь лежать и гнить. Я готов! Вот теперь я готов. Теперь перемалывай меня, земля моя! Я готов отныне, готов сейчас и наперёд. Я понял, что бывает такая готовность! Вот главное, что я понял! Больше ничего не могу. Я пустой… пустой камень. Я рваный лист сгоревшего дерева. Я…

Я отказываюсь от страданий. Я – пыль. Сотри меня.»

Заяц заснул. Глубоко-глубоко, как младенец. Без снов, без образов. Без шёпота из глубины, без запаха любимой. Тупенькая улыбка, повисшая слюна.

«Нет, с такой-то мордой не умирают. Отдохни. Отдохни, мой уставший рыцарь. Я не явлюсь к тебе сегодня. И завтра не явлюсь. Долго ещё являться не буду. Ты отдохни. Хорошо отдохни. Как дома отдохни, где Мать и отец. Помнишь этот дом? Ведь помнишь?»

«Я помню свет в окне. Зимой особенно. Как хорошо мне было в этом свете! Как страшно стало без него. Ночь, ветер, пурга. И заносит, заносит так, чтобы не нашёл никто. И ведь никто и не нашёл! Но я… я никого не виню. Разве, что всех сразу.»

…

Часов через 17 заяц проснулся. «Пробудился». Всё тот же заяц. Только во рту слиплось и лапа затекла. «Эх!»

Глава VI: В Туманах